НАПИСАТЬ СОЧИНЕНИЕ ПО ПРОЧИТАННОМУНАПИСАТЬ СОЧИНЕНИЕ ПО ПРОЧИТАННОМУ ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННОМУ ТЕКСТУ ПО ПЛАНУ:

Принимая непопулярные меры, мы усугубляем жизнь людей

высокомерно назвал их «семью чудесами света» . Ни много ни мало — «света» ! Будто бы нет во Вселенной ничего более удивительного и великолепного, чем эти сооружения.

Шли годы. Одно за другим рушились рукотворные чудеса, а вокруг.. . Вокруг буйствовала великая и бессловесная Природа. Она молчала, не могла сообщить тщеславному человеку, что чу¬дес, созданных ею, не семь и не семьдесят семь, а в сотни, в ты¬сячи раз больше. Природа словно ожидала, когда он сам обо всём догадается.
И Человек, к счастью, это понял.
Что такое, например, египетские пирамиды по сравнению с дворцами, возводимыми африканскими термитами? Высота пи¬рамиды Хеопса в 84 раза больше роста человека. А вертикаль¬ные размеры термитников превышают длину тела их обитателей в 600 с лишним раз! То есть эти сооружения по меньшей мере «чудеснее» единственного сохранившегося до наших дней челове¬ческого чуда!
На Земле обитает, можно сказать, полтора миллиона видов животных и полмиллиона видов растений. И каждый вид по-свое¬му чудесен, удивителен, поразителен, потрясающ, ошеломляющ, дивен, фантастичен.. . Сколько нужно ещё эпитетов, чтобы убеди¬тельнее было? !
Каждый вид без исключения!
Представляете — два миллиона чудес сразу!

К1 - Проблема текста
К2 - Позиция автора
К3 - Своя точка зрения
К4 - Аргументы из худ. литературы (средней и старшей школ)

Помогите пожалуйста, задали литературу и русский сразу, не успеваю и то, и то написать. Заранее благодарен. С меня "Спасибо"

Текст:


Так как на произведения Репина всегда был усиленный спрос и каждому самому мелкому коллекционеру хотелось иметь у себя "что-нибудь репинское", ловкие маклаки и торговцы пустили в продажу несметное множество более или менее искусных подделок, где репинский размашистый мазок был по-дилетантски утрирован.Репин никогда не мог привыкнуть к существованию этих подделок, и всякий раз они вызывали у него ярость.Насколько я помню, гнев никогда не возбуждался в нем личной обидой. Но всякий раз, когда ему, бывало, почудится, что кто-нибудь так или иначе оскорбляет искусство, он готов был своими руками истребить ненавистных ему святотатцев.В то же лето у того же колодца он чуть не изгнал из Пенатов одну назойливую и скудоумную женщину, которая привела к нему своего семилетнего сына в качестве жаждущего его похвал вундеркинда. Вундеркинд был угрюмый мальчишка, одетый, несмотря на жару, в бархатный, золотистого цвета костюм. Мать в разговоре со мной объявила его "будущим Репиным". Звали его Эдя Рубинштейн. Все искусство этого несчастного заключалось в том, что он умел рисовать десятки раз, не глядя на бумагу, по заученным, очень элементарным шаблонам одни и те же контуры зверей - тигра, верблюда, обезьяны, слона. Едва только к скамейке приблизился Репин, женщина жестом профессионального фокусника развернула перед сыном широкий альбом, и тот привычной рукой очень ловко и быстро изобразил эту четверку зверей. И сейчас же, без передышки, стал рисовать их опять и опять, словно узор на обоях, так что, не успели мы оглянуться, вся бумага оказалась усеянной множеством совершенно одинаковых тигров, одинаковых слонов и т. д. Шаблонная механичность этой бездушной работы вызвала в Репине злую тоску. В искусстве ценились им больше всего живое, творческое отношение к натуре, темпераментность, взволнованность, а эти однообразные изделия вундеркинда-ремесленника казались ему оскорблением искусства. Мать "будущего Репина" победоносно глядела на всех, ожидая славословий и восторгов.И вдруг Илья Ефимович страдальческим голосом негромко сказал ей:- Убийца.И с такой тоскливой ненавистью посмотрел на нее, словно руки у нее были в крови... Женщина мгновенно превратилась в разъяренную крысу, и мне насилу удалось увести ее прочь.

литературный и из жизенного опыта. Заранее благодарна!

Совпало так, что к этому времени через один пустячок понял я вдруг настоящую цену экзотики. Дело было за чтением Брема. Мудрый природоиспытатель описывал некоего зверька, водящегося в американских прериях. Говорилось, между прочим, что мясо этого зверька отличается необыкновенно нежным вкусом, что некоторые европейцы пересекают океан и терпят лишения только ради того, чтобы добыть оного зверька и вкусить его ароматного мяса.

Тут, признаюсь, и у меня текли слюнки и поднималось чувство жалости к самому себе за то, что вот помрешь, а так и не попробуешь необыкновенной дичины. «Обжаренное в углях или же тушенное в духовке, – безжалостно продолжала книга, – мясо это, несомненно, является лакомством и, по утверждению особо тонких гастрономов, вкусом своим, нежностью и питательностью не уступает даже телятине».

Телятина – слово грубоватое, и, казалось бы, трудно от него перекинуться в эстетический план, но так всколыхнулось все во мне, такое напало прозрение, что не показалось грубым подумать: «Конечно! Правильно! И пальма-то сама или там какая-нибудь чинара постольку и красива, поскольку красотой своей не уступает даже березе».

Помню, бродили мы по одному из кавказских ботанических садов. На табличках были написаны мудреные названия: питтоспорум, пестроокаймленная юкка, эвкалипт, лавровишня… Уже не поражала нас к концу дня ни развесистость крон, ни толщина стволов, ни причудливость листьев.

И вдруг мы увидели совершенно необыкновенное дерево, подобного которому не было во всем саду. Белое как снег и нежно-зеленое, как молодая травка, оно резко выделялось на общем однообразном по колориту фоне. Мы в этот раз увидели его новыми глазами и оценили по-новому. Табличка гласила, что перед нами «береза обыкновенная».

А попробуйте лечь под березой на мягкую прохладную траву так, чтобы только отдельные блики солнца и яркой полдневной синевы процеживались к вам сквозь листву. Чего-чего не нашепчет вам береза, тихо склонившись к изголовью, каких не нашелестит ласковых слов, чудных сказок, каких не навеет светлых чувств!

Что ж пальма! Под ней и лечь-то нельзя, потому что вовсе нет никакой травы или растет сухая, пыльная, колючая травка. Словно жестяные или фанерные, гремят на ветру листья пальмы, и нет в этом грёме ни души, ни ласки.

А может, и вся-то красота заморских краев лишь не уступает тихой прелести среднерусского, левитановского, шишкинского, поленовского пейзажа?

Кроме того, не все то красиво, что броско и ярко.

С1. ЕГЭ

1. Сформулируйте и прокомментируйте одну из проблем,поставленных автором текста(избегайте черезмерного цитирования)
2. Сформулируйте позицию автор. Напишите,согласны или не согласны вы с его точкой зрения. Объясните почему. Свой ответ аргументируйте,опираясь в первую очередь на читательский опыт,а также на знания и жизненные.
(1)Уезжая ранним утром домой, я дал себе слово, что вечером обязательно вернусь на работу. (2)И все шло хорошо до того момента, когда я, покончив с суетой, забежал на исходе дня в детский сад за дочерью. (3)Дочь мне очень обрадовалась. (4)Она спускалась по лестнице и, увидев меня, вся встрепенулась, обмерла, вцепившись ручонкой в поручень, но то была моя дочь: она не рванулась ко мне, не заторопилась, а, быстро овладев собой, с нарочитой сдержанностью и неторопливостью подошла и нехотя дала себя обнять. (5)В ней выказывался характер, но я-то видел сквозь этот врожденный, но не затвердевший еще характер, каких усилий стоит ей сдерживаться и не кинуться мне на шею.
(6)— Приехал? — по-взрослому спросила она и, часто взглядывая на меня, стала торопливо одеваться.
(7)До дому было слишком близко, чтобы прогуляться, и мы мимо дома прошли на набережную. (8)Погода для конца сентября стояла совсем летняя, теплая. (9)В ту пору и на улицах было хорошо, а здесь, на набережной возле реки, тем более: тревожная и умиротворяющая власть вечного движения воды, тихие голоса, теплая, так располагающая к согласию, осиянность вечереющего дня.
(10)Мы гуляли, наверное, с час, и дочь против обыкновения почти не вынимала своей ручонки из моей руки, выдергивая ее лишь для того, чтобы показать что-то или изобразить, когда без рук не обойтись, и тут же всовывала обратно. (11)Я не мог не оценить этого: значит, и верно соскучилась.
(12)Дочь расщебеталась, разговорилась, рассказывая о садике. (13)Мне между тем подступало время собираться, и я сказал дочери, что нам пора домой.
(14)— Нет, давай еще погуляем...
(15)— Пора,— повторил я.(16)— Мне сегодня уезжать обратно.
(17)Ее ручонка дрогнула в моей руке. (18)Дочь не сказала, а пропела:
— А ты не уезжай сегодня.(19)— И добавила как окончательно решенное: — Вот.
(20)Тут бы мне и дрогнуть: это была не просто просьба, каких у детей на каждом шагу,— нет, это была мольба, высказанная сдержанно, с достоинством, но всем существом, осторожно искавшим своего законного на меня права, не знающего и не желающего знать принятых в жизни правил. (21)Вздохнув, я вспомнил данное себе утром слово и уперся:
— Понимаешь, надо. (22)Не могу.
(23)Дочь послушно дала повернуть себя к дому, перевести через улицу и вырвалась, убежала вперед. (24)Она не дождалась меня и у подъезда, как всегда в таких случаях бывало; когда я поднялся в квартиру, она уже занималась чем-то в своем углу. (25)Я стал собирать рюкзак, то и дело подходя к дочери, заговаривая с ней; она замкнулась и отвечала натянуто. (26)Всё — больше она уже не была со мной, она ушла в себя, и чем больше пытался бы я приблизиться к ней, тем дальше бы она отстранялась. (27)Жена, догадываясь, что произошло, предложила самое в этом случае разумное:
— Можно первым утренним уехать. (28)К девяти часам там.
(29)— Нет, не можно.(30)— Я разозлился оттого, что это действительно было разумно.
(31)У меня оставалась еще надежда на прощание. (32)Так уж принято среди нас: что бы ни было, а при прощании, даже самом обыденном и неопасном, будь добр оставить все обиды, правые и неправые, за спиной и проститься с необремененной душой. (33)Я собрался и подозвал дочь.
(34)— До свидания.
(35)— До свидания,— отводя глаза, сказала она как-то безразлично и ловко, голосом, который ей рано было иметь.
(36)Будто нарочно, сразу подошел трамвай, и я приехал на станцию за двадцать минут до автобуса. (37)А ведь мог бы эти двадцать минут погулять с дочерью, их бы, наверное, хватило, чтобы она не заметила спешки и ничего бы между нами не случилось.(По В. Распутину)Валентин Григ