Статистика
Всего в нашей базе более 4 327 664 вопросов и 6 445 981 ответов!

Скажите, если корень рас-при. То может он повлиять при смене гласных в приставочно-суфиксовом корне

10-11 класс

Joha 23 сент. 2013 г., 6:41:12 (10 лет назад)
Рейтинг
+ 0 -
0 Жалоба
+ 0 -
Artem0100
23 сент. 2013 г., 7:41:20 (10 лет назад)

не понятен ваш вопрос.

Ответить

Другие вопросы из категории

Найдите слово образованное бессуффиксальным способом.Пожалуйста,очень нужно.

Берлиоз объясняет молодому поэту Антоше Безродному (позже автор исправит на Ивана Бездомного), какую стихотворную подпись надо сочинить к уже готовому рисунку в журнале «Богоборец».
.

Читайте также

ОЧЕНЬ СРОЧНО НУЖНА РЕЦЕНЗИЯ,НАПИШИТЕ ПОЖАЙЛУСТА ((( Каждый писатель тревожится о том, как его будут чи­тать? Поймут ли? Увидят ли то, что он хотел

показать? Почувствуют ли то, что любило его сердце? И кто будет его читатель? От этого зависит так много... И прежде всего — состоится ли у него желанная, духовная встреча с теми далекими, но близкими, для которых он втайне писал свою книгу? Дело в том, что далеко не все читающие владеют искус­ством чтения: глаза бегают по буквам, «из букв вечно вы­ходит какое-нибудь слово» (Гоголь)', и всякое слово что-нибудь да «значит»; слова и их значения связываются друг с другом, и читатель представляет себе что-то — «подер­жанное», расплывчатое, иногда непонятное, иногда прият­но-мимолетное, что быстро уносится в позабытое прош­лое... И это называется «чтением». Механизм без духа. Без­ответственная забава. «Невинное» развлечение. А на самом деле — культура верхоглядства и поток пошлости. Такого «чтения» ни один писатель себе не желает. Та­ких «читателей» мы все опасаемся. Ибо настоящее чтение происходит совсем иначе и имеет совсем иной смысл... Как возникло, как созрело написанное? Кто-то жил, любил, страдал и наслаждался; наблюдал, думал, желал — надеялся и отчаивался. И захотелось ему поведать нам о чем-то таком, что для всех нас важно, что нам необходимо духовно увидеть, прочувствовать, проду­мать и усвоить. Значит — что-то значительное о чем-то важном и драгоценном. И вот он начинал отыскивать верные образы, ясно-глубокие мысли и точные слова. Это было не легко, удавалось не всегда и не сразу. Ответственный писа­тель вынашивает свою книгу долго; годами, иногда — всю жизнь; не расстается с нею ни днем, ни ночью; отдает ей свои лучшие силы, свои вдохновенные часы; «болеет» ее темою и «исцеляется» писанием. Ищет сразу и правды, и красоты, и «точности»2 (по слову Пушкина), и верного стиля, и верного ритма, и все для того, чтобы рассказать, не искажая, видение своего сердца... И, наконец, произведе­ние готово. Последний просмотр строгим, зорким глазом; последние исправления — и книга отрывается, и уходит к читателю, неизвестному, далекому, может быть, — легко­весно-капризному, может быть, — враждебно-придирчи­вому... Уходит — без него, без автора. Он выключает себя и оставляет читателя со своею книгою «наедине». И вот мы, читатели, беремся за эту книгу. Перед нами накопление чувств, постижений, идей, образов, волевых разрядов, указаний, призывов, доказательств, целое зда­ние духа, которое дается нам прикровенно, как бы при по­мощи шифра. Оно скрыто за этими черными мертвыми крючочками, за этими общеизвестными, поблекшими сло­вами, за этими общедоступными образами, за этими отвле­ченными понятиями. Жизнь, яркость, силу, смысл, дух — должен из-за них добыть сам читатель. Он должен воссоз­дать в себе созданное автором; и если он не умеет, не хочет и не сделает этого, то за него не сделает этого никто: всуе будет его «чтение» и книга пройдет мимо него. Обычно думают, что чтение доступно всякому грамотному... Но, к сожалению, это совсем не так. Почему? Потому, что настоящий читатель отдает книге свое сво­бодное внимание, все свои душевные способности и свое умение вызывать в себе ту верную духовную установку, которая необходима для понимания этой книги. Настоящее чтение не сводится к бегству напечатанных слов через со­знание; оно требует сосредоточенного внимания и твердого желания верно услышать голос автора. Одного рассудка и пустого воображения для чтения недостаточно. Надо чувствовать сердцем и созерцать из сердца. Надо пережить страсть — страстным чувством; надо переживать драму и трагедию живою волею; в нежном лирическом стихо­творении надо внять всем вздохам, встрепетать своею нежностью, взглянуть во все глуби и дали, а великая идея может потребовать не более и не менее как всего человека. Это означает, что читатель призван верно воспроизвес­ти в себе душевный и духовный акт писателя, зажить этим актом и доверчиво отдаться ему. Только при этом условии состоится желанная встреча между обоими и читателю откроется то важное и значительное, чем болел и над чем трудился писатель. Истинное чтение есть своего рода худо­жественное ясновидение, которое призвано и способно вер­но и полно воспроизвести духовные видения другого чело­века, жить в них, наслаждаться ими и обогащаться ими. Искусство чтения побеждает одиночество, разлуку, даль и эпоху. Это есть сила духа — оживлять буквы, рас­крывать перспективу образов и смысла за словами, запол­нять внутренние «пространства» души, созерцать немате­риальное, отождествляться с незнаемыми или даже умер­шими людьми и вместе с автором художественно и мыс­лительно постигать сущность богозданного мира. Читать — значит искать и находить: ибо читатель как бы отыскивает скрытый писателем духовный клад, желая найти его во всей его полноте и присвоить его себе. Это есть творческий процесс, ибо воспроизводить — значит тво­рить. Это есть борьба за духовную встречу; это есть свобод­ное единение с тем, кто впервые приобрел и закопал иско­мый клад. И тому, кто никогда этого не добивался и не переживал, всегда будет казаться, что от него требуют «невозможного». Искусство чтения надо приобретать и вырабатывать в себе. Чтение должно быть углублено; оно должно стать творческим и созерцательным. И только тогда нам всем от­кроется его духовная ценность и его душеобразующая си­ла. Тогда мы поймем, что следует читать и чего читать не стоит, ибо есть чтение, углубляющее душу человека и строящее его характер, а есть чтение разлагающее и обес­силивающее. По чтению можно узнавать и определять человека. Ибо каждый из нас есть то, что он читает; и каждый человек есть то, как он читает; и все мы становимся незаметно тем, что мы вычитываем из прочтенного, — как бы букетом соб­ранных нами в чтении цветов...

ПОМОГИТЕ НАЙТИ ПРОБЛЕМУ В ТЕКСТЕ,СРОЧНО НУЖНО!! Нет, не сразу, а как-то время от времени он стал замечать в самых затаенных местах паутину, на полу в

углах серые холмики пыли, приставшую твердую крошку на краю вымытой чашки или тарелки. «Только еще этого не хватало, — раздраженно думал он, — неужели так всю жизнь было, только не замечал, а теперь, сидя на пенсии, от нечего делать все вижу...» Константин Николаевич поглядел на жену. Она сидела, низко склонив голову над шитьем. За последнее время у нее появилась какая-то странная потребность чинить рваные носки, ставить заплаты на застиранные полотенца. Нет, совсем она стала не такой, какою он знал ее все тридцать пять лет. Совсем не такой. Когда она вышла за него замуж, то подружки говорили ей, что он, Костя, ей не пара. Почему-то считали его менее значительным по сравнению с нею. Но вот в итоге — квартира, машина, дача, и все это он, а теперь еще помогает дочери, у которой муж оказался легкомысленным человеком, да и сыну приходится помогать. Так что если говорить о доброте, то вот она — не порывом, а из месяца в месяц, когда себе отказываешь ради детей. Константин Николаевич поглядел на жену. Она по-прежнему сидела, низко склонив голову. Ставила очередную заплату. В последнее время у нее появилось немало странностей. Хотя бы вот эти заплаты, причем яркие. Затем — щурить глаза, как бы свысока глядеть на того, с кем говорит. — Следи лучше за домом. Кругом грязь. Ты стала неряшлива. В углах паутина. — Где паутина? И опять этот мерзкий прищур. — Вот тут, тут, тут! — Константин Николаевич стал тыкать пальцем по углам. — Не может быть... — Анастасия Петровна сощурилась и стала высматривать в углах паутину. — Там ничего нет, ты просто придираешься, — сказала она обычным усталым голосом. — Да ты ослепла, что ли? Константин Николаевич дернул в раздражении головой и ушел в свою комнату. Встал у окна, бездумно глядя на улицу. «Черт знает что, — кипело у него на сердце, — и она еще иронизирует. Нет, надо вернуться и заставить ее снять паутину, потыкать носом, а то «придираешься»... И он пошел к жене. Но то, что он увидал, заставило его замереть. Анастасия Петровна стояла в углу и напряженно, как это бывает у плохо видящего человека, всматривалась в стены, видимо отыскивая паутину. И в ее лице, и во всей фигуре было что-то жалкое, беспомощное. — Настя! — встревоженно позвал Константин Николаевич. Она вздрогнула, обернулась, и он увидал ее растерянные глаза. Они были широко раскрыты, затем сощурились, как бы сделав взгляд высокомерным. — Я... я не вижу паутины, — сказала она. «Как не видишь?» — хотел он сказать. Он видел даже от двери эту черную нить, вздрагивающую при малейшем движении воздуха. Но смолчал, вдруг поняв, что его жена стала плохо видеть и что она давно уже не та ловкая, веселая, молодая, а пожилая, если не старая, женщина, и виновато сказал: — Ты права, там действительно нет паутины... Прости... (По С. Воронину)

Нет, не сразу, а как-то время от времени он стал замечать в самых затаенных местах паутину, на полу в углах серые холмики пыли, приставшую твердую

крошку на краю вымытой чашки или тарелки. «Только еще этого не хватало, — раздраженно думал он, — неужели так всю жизнь было, только не замечал, а теперь, сидя на пенсии, от нечего делать все вижу...» Константин Николаевич поглядел на жену. Она сидела, низко склонив голову над шитьем. За последнее время у нее появилась какая-то странная потребность чинить рваные носки, ставить заплаты на застиранные полотенца. Нет, совсем она стала не такой, какою он знал ее все тридцать пять лет. Совсем не такой. А когда-то была огонь-девица! Да, конечно, она была размашиста и далеко не из той категории аккуратисток, которые любят во всем порядок и чистоту. Но он заставил ее быть аккуратной. Ему не нравилось, как она громко хохочет, находил в этом не то чтобы вульгарное, но... воспитания, конечно, никакого не было. И осаживал ее. И она перестала смеяться. Не только громко, но вообще перестала. Да, удивительно, как это он — тихий, почти незаметный — сумел подчинить ее себе, такую волевую девицу. Видимо, потому, что был последователен в выполнении своей цели, а она неорганизованна, «человек порыва». Еще была у нее странность — была не в меру доброй. Однажды увидела на улице плачущую женщину. — Почему вы плачете? — спросила она. — Дочь не в чем из больницы вынести. Положили летом, а теперь зима. Раздетая... И Настя сняла с себя пальто и отдала совершенно чужой, незнакомой женщине. Но это было до замужества. Когда она вышла за него замуж, то подружки говорили ей, что он, Костя, ей не пара. Почему-то считали его менее значительным по сравнению с нею. Но вот в итоге — квартира, машина, дача, и все это он, а теперь еще помогает дочери, у которой муж оказался легкомысленным человеком, да и сыну приходится помогать. Так что если говорить о доброте, то вот она — не порывом, а из месяца в месяц, когда себе отказываешь ради детей. Константин Николаевич поглядел на жену. Она по-прежнему сидела, низко склонив голову. Ставила очередную заплату. В последнее время у нее появилось немало странностей. Хотя бы вот эти заплаты, причем яркие. Затем — щурить глаза, как бы свысока глядеть на того, с кем говорит. — Следи лучше за домом. Кругом грязь. Ты стала неряшлива. В углах паутина. — Где паутина? И опять этот мерзкий прищур. — Вот тут, тут, тут! — Константин Николаевич стал тыкать пальцем по углам. — Не может быть... — Анастасия Петровна сощурилась и стала высматривать в углах паутину. — Там ничего нет, ты просто придираешься, — сказала она обычным усталым голосом. — Да ты ослепла, что ли? Константин Николаевич дернул в раздражении головой и ушел в свою комнату. Встал у окна, бездумно глядя на улицу. «Черт знает что, — кипело у него на сердце, — и она еще иронизирует. Нет, надо вернуться и заставить ее снять паутину, потыкать носом, а то «придираешься»... И он пошел к жене. Но то, что он увидал, заставило его замереть. Анастасия Петровна стояла в углу и напряженно, как это бывает у плохо видящего человека, всматривалась в стены, видимо отыскивая паутину. И в ее лице, и во всей фигуре было что-то жалкое, беспомощное. — Настя! — встревоженно позвал Константин Николаевич. Она вздрогнула, обернулась, и он увидал ее растерянные глаза. Они были широко раскрыты, затем сощурились, как бы сделав взгляд высокомерным. — Я... я не вижу паутины, — сказала она. «Как не видишь?» — хотел он сказать. Он видел даже от двери эту черную нить, вздрагивающую при малейшем движении воздуха. Но смолчал, вдруг поняв, что его жена стала плохо видеть и что она давно уже не та ловкая, веселая, молодая, а пожилая, если не старая, женщина, и виновато сказал: — Ты права, там действительно нет паутины... Прости...
НЕ МОГУ ПРОБЛЕМУ ТОЧНУЮ ВЫЯВИТЬ(((((((((

Какую проблему автор затрагивает в тексте и какие аргументы можно использовать при написании сочинения?

Общение помогает при решении личных проблем.

Часто меня спрашивают о том, как помириться с любимой, другом, родными, соседями, учителями.

Что ж, попробуем разобраться!

Почему произошла размолвка? Кто виноват? Что стало поводом, а что было причиной? Вы можете ответить на эти вопросы?

Как правило, когда ссорятся люди, то по-своему прав и тот, кто обидел другого человека, и тот, кого обидели.

Как же быть?

Во-первых, постараться простить. Если вас обидел тот, кого вы любите, то нужно успокоиться и, всё проанализировав, подумать, как погасить ссору, как помириться.

Вы кому-то сказали что-то неприятное. Началось выяснение отношений. Вместо того чтобы промолчать, успокоиться, вам в ответ припомнили все ваши былые прегрешения. Не так ли?

Как быть? Опять же простить и понять: сиюсекундная реакция не всегда верная.

Грубое слово совсем не обязательно говорит о подлинном отношении к вам другого человека. Если вам сказали что-то резкое — это может быть эмоциональная реакция, не более. На самом деле человек относится к вам отлично, но считает, что вы ему уделяете мало времени, не замечаете, и он, чтобы привлечь к себе внимание, как-то растормошить вас, начинает говорить гадости, придираться. Да-да, иногда говорят гадости, искренне любя человека.

Если человек вам дорог, то нужно его простить. И первым сказать: давай помиримся, давай забудем плохое, давай посмотрим друг на друга и улыбнёмся…

Нет сил так поступить? Пусть первым, считаете вы, окажется другой — тогда вы его простите. Многие так рассуждают. Ну и будете дуться друг на друга день, два, неделю, месяц, и трещинка в ваших отношениях постепенно станет пропастью. Надо ли? Кто первый должен попросить прощения, предложить помириться? Тот, кто умнее!

Есть и другой способ помириться — написать письмо.

Честно признать: я погорячился, я был скорее всего не прав, мне жалко тебя терять. Я протягиваю тебе руку. Не отвергай меня. Мы нужны друг другу.

Родители, друзья, влюблённые, коллеги, которых вы обидели, конечно, поймут вас и простят.

Почему письмо лучше разговора?

Да потому, что в разговоре вас могут неправильно понять, прервать, возразить, а вы не найдёте, что ответить.

Устное слово выскочило и улетело. Написанное остаётся на бумаге (можно воспользоваться и электронной почтой). Ваше послание прочтут два-три раза, подумают о написанном, высказанном.

Да и вы, пока пишете письмо, постараетесь найти верные слова, исправите неточности, что-то дополните и, прежде чем отправить послание, перечитаете его два-три раза.

Не должны ссориться родные, не должны расходиться влюблённые, не должны из-за мелочей и пустяков разрывать дружбу настоящие друзья. А так бывает.

Кто-то не выдержал и накричал.

Кто-то замотался и забыл позвонить.

Кто-то устал и невнимательно выслушал другого человека.

Кто-то завертелся и не выполнил в очередной раз просьбу друга.

Кто-то не так себя повёл, а другой обиделся.

Разве это повод для серьёзных размолвок?

Если вы запутались в жизни, если вам всё опостылело, даю невероятно простой и одновременно сложный рецепт, как выйти из создавшегося положения.

Только, пожалуйста, не удивляйтесь, а постарайтесь последовать совету. Нужно сесть и написать подробное письмо себе. Рассказать о себе всё, проанализировать сложные ситуации. А потом — отправить письмо. Обычно это помогает.

Почему? Да потому, что, получив собственное письмо и прочитав его, вы посмотрите на себя со стороны, спокойно всё проанализируете, к тому же уже прошло какое-то время — и вы успокоились, так что прочтёте послание не в состоянии нервного потрясения (а размолвки приводят и к стрессу), а спокойно.

А ещё лучше, если у вас есть магнитофон, пересказать всю историю на плёнку и прослушать через двадцать четыре часа. Невероятно положительный результат бывает.

Не верите? Попробуйте.

И, возможно, вы простите своих друзей, родных, возлюбленных и снова начнёте улыбаться, радоваться, многое успевать, и жизнь покажется удивительной. Вы перестанете ругать себя и других, вы перестанете думать об одном и том же: почему другие люди так несправедливы к вам, почему вас никто не понимает? Вы попытаетесь сами понять других.

Если я не могу изменить мир и других людей, то, может быть, я могу измениться сам?!

Подумайте на эту тему!

Наверное, каждому случалось пожалеть о падкости нашего языка на иностранные словечки, из-за которой мы, как малые дети, тащим в рот всякую

гадость. Еще ладно, когда чужое слово приходит с новым понятием - не переводить же, как Карамзин, иноязычные словечки по частям (тем более, что запросто может не получиться: ньюсмейкер превратится в значащего совсем не то новодела, реанимация - в какое-то непонятное переодушевление, а инаугурацию одним словом и вовсе не перевести). Но ведь часто нахальный чужак лезет на место, у которого есть законный, живой и здоровый владелец. Вот, скажем, вошёл в последние годы в наш язык имидж (уже и родственничков за собой потащил - имиджмейкер, имидж-реклама и т. д.) - а чем он, спрашивается, лучше давно существующего в языке образа? Однако при более внимательном рассмотрении выясняется, что тут еще неизвестно, кто кого обижает. Взять хотя бы ту же пару имидж - образ: ведь первое из них заменило второе далеко не во всех его значениях. Можно даже сказать - только в тех, в каких почтенному русскому слову образ неловко было и употребляться. Имидж - это образ искусственно созданный и не то чтобы заведомо ложный, но совершенно не обязанный соответствовать хоть чему-то в действительности. Вот этот-то малопочётный смысл абориген образ и уступил гастарбайтеру имиджу, сохранив за собой иные, более престижные значения. Примерно те же отношения связывают и многие другие русские слова с их как бы непере-ведёнными иностранными синонимами. Личность - это нечто яркое и неординарное, это звучит гордо, а если нужна нейтральная стилистическая окраска, то лучше сказать индивидуум или персона (последнюю можно употребить еще и в ироническом смысле). Писатель - это творец, пророк и учитель народа, а если речь идет о человеке, зарабатывающем на жизнь составлением текстов - безотносительно к масштабу дарования, - то это литератор. Битва - это нечто серьезное и драматичное, даже если говорится в переносном смысле, а выбор слова баталия означает, что говорящий относится к обозначаемому им конфликту с иронией. Гонор - качество совсем иное, нежели честь. О паре разведчик - шпион как-то уж и напоминать неловко. На что несерьёзно слово призрак - обозначаемого им объекта, быть может, и вовсе в мире не существует. Но все же и оно как-то реальней, солидней импортного фантома (привет толстовскому Рыбаренке!) - им обозначают только то, чего уж точно нет, даже если считать, что вообще-то привидения существуют.

А, к примеру, слово контора - само гастарбайтер, но поселилось в наших краях давно, обзавелось авторитетом, и заниматься своей основной работой - обозначать помещение для умственной и бумажной работы - ему прискучило. И вот обязанность эта спихивается на только что прибывшего из английского языка новичка - офис. А контора предпочитает теперь означать (пока только в разговорном языке, но лиха беда начало) собственно фирму или организацию (обыкновенно ту, в которой трудится говорящий). Есть, пожалуй, только один пласт лексики, где все обстоит наоборот: названия криминальных и прочих социально не одобряемых занятий. (Собственно, тут тоже все как у людей - известно же, что в легальной сфере иммигранты занимаются всякой чёрной работой и медленно выбиваются в люди, зато преступный бизнес прибирают к рукам моментально.) Рэкетир звучит куда благопристойнее вымогателя, киллер явно профессиональнее убийцы (а тем более - мокрушника), и даже давно обрусевший бандит серьёзнее и солиднее исконного разбойника, которому в утешение осталась только его роль в фольклоре. А поскольку в русском мировоззрении набивание мошны явно ближе к занятиям криминальным, чем к достойным, то и коммерсант с бизнесменом куда респектабельнее купца

. В общем, пусть иностранные слова лезут к нам и дальше. Черной, скучной, неблагодарной рабо-ты в нашем языке хватит на всех.

помогите пожалуйста написать сочинение надо уже сегодня



Вы находитесь на странице вопроса "Скажите, если корень рас-при. То может он повлиять при смене гласных в приставочно-суфиксовом корне", категории "русский язык". Данный вопрос относится к разделу "10-11" классов. Здесь вы сможете получить ответ, а также обсудить вопрос с посетителями сайта. Автоматический умный поиск поможет найти похожие вопросы в категории "русский язык". Если ваш вопрос отличается или ответы не подходят, вы можете задать новый вопрос, воспользовавшись кнопкой в верхней части сайта.