Пожалуйста, на Вас одна надежда! пишу сочинение к ЕГЭ на тему Одиночества. Приведите пример одиночества из произведений русских классиков.

Образуйте форму родительного падежа
множественного числа от данных слов.

Ампер
апельсин

ого, немало повидавшего на своём веку человека? (З) Оказывается, можно... (4)Дело было в лесу зимой. (5)Выйдя на опушку, я заметил тянущийся вдоль края леса лыжный след. (б) Причём по снегу, ещё почти не тронутому после ночного снегопада, змеился след только одной лыжи. (7)Одной, понимаете? (В) Любопытства ради я пошёл по следу и на опушке догнал одноногого человека на костылях, с ружьём и с собакой на поводке.

- (9)Охотник?

- (10) Зимой охотник, летом грибник, — приветливо отозвался мужчина, вполне, вероятно, понимая причину моих расспросов.

— (11)А как же стреляете? (12)Ведь руки заняты...

— (13)А вот так... — (14)Один костыль с кружком от лыжной палки в мгновение ока выставлен был вперёд для упора, и вслед подброшенной рукавице прогремел выстрел. (15)Собака радостно сбегала за «добычей».

— (16)И давно ли вот так? - спросил я.

— (17)Охочусь всю жизнь. (18)А вот трёхногим сделался десять лет назад. (19)Виктор Васильевич Новиков - так звали охотника — в 1941 году попал во

взвод истребителей танков, обучен был метанию гранат и бутылок с горючей смесью. (20)Однако первый же бой на Смоленщине стал для охотника за танками и последним.

- (21)Ночью на нас напали, и угодили мы под миномётный обстрел, - рассказывает Виктор Васильевич. — (22)Мы бежим в темноте, кричим «ура!» для ободрения. (23)И вдруг мне как палкой вдарили по ноге, оглушили. (24)Очнулся я уже в повозке на пути в госпиталь. (25)Седой, сильно учёный профессор какое-то чудо сделал с размозжённой осколком ногой. (26)Но на прощание мне было сказано: «(27)Нога послужит. (28)Однако будь готов - в старости о себе заявит».

(29)Так и случилось. (ЗО) Виктор Васильевич жил в своей деревеньке. (31)Как все здоровые люди, он растил детей, занимался домашним хозяйством, работал. (32)Ну и, конечно, во всякий свободный час либо с лукошком, либо с ружьишком - в лес. (33)А на пятидесятом году жизни, как было предсказано стариком доктором, «нога о себе заявила» -- началась гангрена. (34)И хотя врачи сделали всё возможное, но ногу пришлось ампутировать.

(35)Когда вернулся Виктор Васильевич к себе домой из госпиталя, собрались друзья-охотники. (З6)Один попросил уступить ему собаку, зачем хороший охотничий пёс одноногому человеку?

- (37)Тут я в бешенство пришёл да как стукну об пол костылём: тебе, говорю, Степан, и с одной ногой не уступлю на охоте! — продолжает Виктор Васильевич. —. (38) Дело было осенью, и, как только выпал снежок, стал я оснастку для себя делать. (39)Лыжу пошире выбрал, на костыли мне сын кружочки пристроил, как на лыжных палках, чтобы в снег не проваливались. (40)Стал я понемногу выползать к лесу, а вскоре стрелять приловчился. (41)Когда наша компания собралась на охоту за зайцами, я из всех единственный добыл белячка.

(42)И вот уже десять лет человек, которому судьба уготовала сидение на печке да около дома, не покоряется судьбе. (43)Живёт дорогими для него радостями. «(44)По секрету скажу, лисы и зайцы - только предлог. (45)Просто в лес меня тянет, будто заговорённого. (46)Сяду на пенёчке, чтобы передохнуть, сниму шапку, пригляжусь, прислушаюсь... (47)Снегири сидят нахохленные, яркие, прямо как яблоки... (48) Синицы жёлтые, на грудке галстучек... (49)Свистят - перекликаются. (50)И хорошо на душе. (51)Радость эта не купленная, самим собой завоёванная. (52) А зайцы... (53)Признаюсь, сидячего зайца не бью. (54)Специально такое правило завёл для себя»

Пожалуйста, сформулируйте проблему и. приведите примеры из литературы. а в идиале напишите сочинение)

в обычный для Англии деревенский дом, прочный и аккуратный. От прочих строений того же типа он отличался только одним: четыре с половиной века назад в нем родился величайший из людей, когда—либо бравших в руки перо. Потом нам показали похожий домишко, где некогда жила девушка, примечательная лишь тем, что она нравилась молодому Шекспиру. А в конце подвели к церкви, внутри которой похоронен автор «Гамлета». Я не мог не восхититься тем, как трогательно и тщательно хранят в Стратфорде память о своем гениальном земляке. Но наш гид, уроженец этих мест, быстро развеял мои иллюзии. Оказалось, что современники и соседи поэта имели весьма приблизительно представление о его литературных занятиях. Для них он был просто Билл, парень с соседней улицы, который подался в Лондон, там разбогател и вернулся домой состоятельным, по местным меркам, человеком. И в церкви он был похоронен не как гений, а как примерный и достаточно щедрый прихожанин. Я не мог в это поверить. – А почему же тогда сохранили его дом и даже жилище любимой девушки? Гид пожал плечами: – А зачем их рушить? Мы, вообще, стараемся ничего без крайней надобности не ломать. Как же я тогда позавидовал англичанам, которые могут пренебрежительно бросить: «Эта церковь сравнительно новая, ей всего триста лет». А тысячелетняя Москва лишь редкими островками застройки подтверждает четверть или треть своего возраста… Не могу сказать, что нынче у нас родную старину не берегут. Что осталось – хоть вяло, но реставрируют. Особнячки, построенные лет двести назад, продают банкам или схожим конторам с обязательством сохранить фасад. И слава Богу! Но вот однажды, проезжая мимо очень красивой церквушки в Филях, я сам себе задал вопрос: а почему она дожила до наших дней? И сам себе с недоумением дал ответ: потому, что ее не сломали ни полтораста, ни сто, ни пятьдесят лет назад. Не разрушили, когда она еще не была старинной, когда была просто одним из множества московских храмов. Не сломали, потому, что – а зачем рушить? До нас уже дошло, что купеческие особнячки надо не сносить, а реставрировать. До нас еще не дошло, что крестьянские избы, сараюшки и баньки по—черному – тоже памятники старины, без которых эта самая старина будет иметь не честное человеческое лицо, а спесивую начальственную морду с дворцами, гербами и парадными залами. До нас тем более не дошло, что и в наших современных, вполне комфортабельных городских жилищах стоит хранить вещественную память о наших папах, мамах, дедушках, бабушках и более дальних предках, которые вопреки всем властям, и отечественным, и чужеземным сберегли и передали нам тоненькую свечечку жизни.

нашу группу писателей привели в обычный для Англии деревенский дом, прочный и аккуратный. От прочих строений того же типа он отличался только одним: четыре с половиной века назад в нем родился величайший из людей, когда—либо бравших в руки перо. Потом нам показали похожий домишко, где некогда жила девушка, примечательная лишь тем, что она нравилась молодому Шекспиру. А в конце подвели к церкви, внутри которой похоронен автор «Гамлета». Я не мог не восхититься тем, как трогательно и тщательно хранят в Стратфорде память о своем гениальном земляке. Но наш гид, уроженец этих мест, быстро развеял мои иллюзии. Оказалось, что современники и соседи поэта имели весьма приблизительно представление о его литературных занятиях. Для них он был просто Билл, парень с соседней улицы, который подался в Лондон, там разбогател и вернулся домой состоятельным, по местным меркам, человеком. И в церкви он был похоронен не как гений, а как примерный и достаточно щедрый прихожанин. Я не мог в это поверить. – А почему же тогда сохранили его дом и даже жилище любимой девушки? Гид пожал плечами: – А зачем их рушить? Мы, вообще, стараемся ничего без крайней надобности не ломать. Как же я тогда позавидовал англичанам, которые могут пренебрежительно бросить: «Эта церковь сравнительно новая, ей всего триста лет». А тысячелетняя Москва лишь редкими островками застройки подтверждает четверть или треть своего возраста… Не могу сказать, что нынче у нас родную старину не берегут. Что осталось – хоть вяло, но реставрируют. Особнячки, построенные лет двести назад, продают банкам или схожим конторам с обязательством сохранить фасад. И слава Богу! Но вот однажды, проезжая мимо очень красивой церквушки в Филях, я сам себе задал вопрос: а почему она дожила до наших дней? И сам себе с недоумением дал ответ: потому, что ее не сломали ни полтораста, ни сто, ни пятьдесят лет назад. Не разрушили, когда она еще не была старинной, когда была просто одним из множества московских храмов. Не сломали, потому, что – а зачем рушить? До нас уже дошло, что купеческие особнячки надо не сносить, а реставрировать. До нас еще не дошло, что крестьянские избы, сараюшки и баньки по—черному – тоже памятники старины, без которых эта самая старина будет иметь не честное человеческое лицо, а спесивую начальственную морду с дворцами, гербами и парадными залами. До нас тем более не дошло, что и в наших современных, вполне комфортабельных городских жилищах стоит хранить вещественную память о наших папах, мамах, дедушках, бабушках и более дальних предках.

Обращайте
внимание на детали. Теперь я хочу сказать о тех деталях, которые особенно
следует, как мне кажется, ценить сами по себе. Это детали, мелочи,
свидетельствующие о простых человеческих чувствах, о человечности. Они могут
быть и без людей – в пейзаже, в жизни животных, но чаще всего в отношениях между
людьми.

Древнерусские иконы очень «каноничны». Это
традиционное искусство. И тем ценнее в них все, что отступает от каноничности,
что дает выход человеческому отношению художника к изображаемому. В одной иконе
«Рождества Христова», где действие происходит в пещере для животных, изображена
маленькая овечка, которая лижет шейку другой овце – побольше. Может быть, это
дочь ласкается к матери? Эта деталь совсем не предусмотрена строгими
иконографическими нормами композиции «Рождества», поэтому она кажется особенно
трогательной. Среди очень «официального» – вдруг такая милая деталь…

В стенописях XVII века московской церкви в
Никитниках вдруг среди трафаретного пейзажа изображена молоденькая березка, да
такая «русская», трогательная, что сразу веришь, что художник умел ценить
русскую природу. Сохранились автобиографические произведения монахов Рильского
монастыря в Болгарии. Одна такая автобиография XIX века рассказывает жизнь
монаха, собиравшего пожертвования на монастырь. И он бывал в очень бедственных
положениях: иногда перед ним закрывались двери домов, его не пускали ночевать,
часто ему нечего было есть (из пожертвованных на монастырь денег себе он ничего
не брал) и т. д. И вот он восклицает в одном месте своих записок: «О, монастырь
мой, монастырь, как там тепло и сытно!» Заканчивается рассказ этого монаха
трафаретным проклятием тому, кто испортит книгу, исказит текст и прочее. Но
дальше он пишет: «Если я это пишу, то не подумайте обо мне плохо, что я злой и
дурной!» Правда, трогательно? Примите во внимание, что «проклятия» эти
неряшливому читателю и невнимательному переписчику были обычным трафаретом, так
заканчивались многие рукописи.



Принято было думать, что в Древней Руси
якобы плохо понимали красоту природы. Основывалось это мнение на том, что в
древнерусских произведениях редки подробные описания природы, нет пейзажей,
какие есть в новой литературе. Но вот что пишет митрополит Даниил в XVI веке:
«И аща хошеши прохладитися (то есть отдохнуть от работы. – Д. Л.) – изыди на
преддверие храмина твоея (твоего дома. – Д. Л.), и виждь небо, солнце, луну,
звезды, облака, ови высоци, ови же нижайше, и в сих прохлажайся».

Я не привожу примеры из произведений
общеизвестных, признанных за высокохудожественные. Сколько этих трогательных
человеческих эпизодов в «Войне и мире», особенно во всем том, что связано с
семьей Ростовых, или в «Капитанской дочке» Пушкина и в любом художественном
произведении. Не за них ли мы любим Диккенса, «Записки охотника» Тургенева,
чудесную «Траву-мураву» Федора Абрамова или «Мастера и Маргариту» Булгакова.
Человечность всегда была одним из важнейших явлений литературы – большой и
маленькой. Стоит искать эти проявления простых человеческих чувств и забот. Они
драгоценны. А особенно драгоценны они, когда их находишь в переписке, в
воспоминаниях, в документах. Есть, например, ряд документов, свидетельствующих
о том, как простые крестьяне уклонялись под разными предлогами от участия в
строительстве острога в Пустозерске, где узником должен был быть Аввакум. И это
решительно все, единодушно! Их увертки – почти детские, показывают в них
простых и добрых людей.