Люблю я приют ваш печальный,

1-[ подлежащее сказуемое], или [ подлежащее сказуемое]
2-[подлежащее сказуемое или сказуемое]
3-[подлежащие или сказуемое, или сказуемое]
4-[ подлежащие сказуемое да подлежащие]
5-[ подлежащие сказуемое], да [ подлежищие сказуемое]
6-[подлежащие сказуемое, да сказуемое]

благосвет дальний,

И кровлю и крест золотой

Зачем же так сердце нестройно ,

И робко в груди застучало

тянуло гречишным медом.

3.Тихо бреду вдоль пушистых решеток канала.

4.Золотым лучом деревню облило.

5.С крыши сбросили снег.

6.В воздухе запахло гарью.

7.Буду слушать музыку падающей листвы.

8.Вижу горы и долины.

9.снегом замело выходы и блиндажи.

2)Замените существительное,к которым относятся опредилене,личными местоимениями.

Образец:Испуганнная Наташа сидела тихо-Испуганная, она сидела тихо.

1.Вымокшие под дождем путники расположились у огня.2.Поникшая и желтая трава печально ждала дождя.3.Раздраженный неуместными репликами оратор замолчал.4.Испытавший трудностей походной жизни солдат боялся ни жары. ни холода.5.накарахмаленное и отутюженное платье выглядело очень нарядным.

Мои летние каникулы были интересными. Раньше мы ездили в деревню Натальино навестить моего дедушку,мою бабушку.Я люблю деревню, это великолепное место.

Какие признаки текста в нём нарушены?Запишите ваш вариант этого сочинения .В каком порядке должны следовать предложения?

Нужно сократить на половину
Нужно изложение не из интернета

Мало кто по-настоящему знал Рахманинова, – он сближался с трудом, открывался немногим. В первый момент он немного пугал, – слишком много было в нем достоинства, слишком значительно, даже трагично, было его изможденное лицо с глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками. Но проходило некоторое время, и становилось ясно, что суровая внешность совсем не соответствует его внутренним, душевным переживаниям, что он внимателен к людям, – не только близким, но и чужим, готов им помочь, И делал это всегда незаметно, – о многих добрых делах Рахманинова никто никогда не знал.

Да позволено мне будет нарушить слово, данное когда-то Сергею Васильевичу, и рассказать один эпизод, который я обещал ему хранить в секрете.

Однажды в “Последних Новостях” я напечатал коротенькое воззвание, – просьбу помочь молодой женщине, матери двух детей, попавшей в тяжелое положение. На следующий день пришел от Рахманинова чек на 3000 франков, – это были большие деньги по тогдашним парижским понятиям, они обеспечивали жизнь этой семьи на несколько месяцев. Сергей Васильевич не знал имени женщины, которой помогает, и единственным условием он поставил мне, чтобы я об этом не сообщил в газете, и чтобы никто, – в особенности нуждавшаяся женщина, – не узнали о его помощи.

Он давал крупные пожертвования на инвалидов, на голодающих в России, посылал старым друзьям в Москву и в Петербург множество посылок, устраивал ежегодный концерт в Париже в пользу русских студентов, – об этом знали, не могли не знать. И при этом Рахманинов, делавший всегда рекордные сборы, во всем мире собиравший переполненные аудитории, страшно волновался и перед каждым благотворительным концертом просил:

– Надо что-то в газете написать... А вдруг зал будет не полный?

– Что вы, Сергей Васильевич?

– Нет, все может быть, все может быть... Большая конкуренция!

И этот человек, болезненно ненавидевший рекламу и всякую шумиху вокруг своего имени, скрывавшийся от фотографов и журналистов, вдруг с какой-то ребячьей жалостливостью однажды меня спросил:

– Может быть, нужно интервью напечатать? Как вы думаете?

Как-то, в начале 42 года, в самый разгар второй мировой войны, “Новое Русское Слово” устроило кампанию по сбору пожертвований в пользу русских военнопленных, тысячами умиравших в Германии с голоду.

Нужно было распропагандировать сбор, привлечь к нему крупные имена, и я обратился к Рахманинову с просьбой написать несколько слов о том, что надо помочь русским военнопленным. Чтобы Сергей Васильевич не боялся, что обращение его может быть слишком коротким, я предложил напечатать его на первом месте, в рамке.

У Рахманинова было большое чувство юмора, и письмо, которое он прислал мне в ответ, носит печать благодушной иронии:

“Многоуважаемый Господин Седых!

Я должен отказаться от Вашего предложения: не люблю появляться в прессе, даже если мое выступление будет “в рамке, как подобает”. Да и что можно ответить на вопрос: “почему надо давать на русских пленных?” Это то же самое, если спрашивать, почему надо питаться. Кстати, сообщаю, что мною только что послано 200 посылок через Американский Красный Крест.

С уважением к Вам С. Рахманинов”. (А. Седых. Далекие, близкие ) (453 слова.)