Какого цвета лето ? Лето цветное . Оно и зеленое , и красное , и белое , и синее , и оранжевое , и малиновое . Так нарядили его цветы : лютики, ромашки ,

Но не все еще он перевидел сегодня.
Из оврага выбрался солдат в маскхалате, измазанном глиной. Лицо у него было будто из чугуна отлито: черное, костлявое, с воспаленными глазами. Он стремительно шел улицей, не меняя шага, свернул в огород, где сидели вокруг подожженного сарая пленные немцы, жевали что-то и грелись.
- Греетесь, живодеры! - глухо произнес солдат и начал срывать через голову ремень автомата. Сбил шапку на снег, автомат запутался в башлыке маскхалата, он рванул его, расцарапав пряжкой ухо.
- Я вас нагрею! Сейчас, сейчас... - Солдат срывающимися пальцами поднимал затвор автомата.
Борис кинулся к нему и не успел. Брызнули пули по снегу, один простреленный немец забился у костра, а другой рухнул в огонь. Вспугнутым вороньем загорготали пленные, бросаясь врассыпную. Солдат в маскхалате подпрыгивал так, будто подбрасывало его самой землею, скаля зубы, что-то дико орал и слепо жарил куда попало очередями.
- Ложись! - Борис упал на одного из пленных, вдавил его в снег.
Патроны в диске кончились. Солдат все давил и давил на спуск, не переставая кричать и подпрыгивать. Пленные бежали из дома, лезли в хлев, падали, проваливаясь в снегу. Борис вырвал из рук солдата автомат, схватился с ним, оба упали. Солдат шарил по поясу, искал гранату - не нашел, разодрал маскхалат на груди.
- Маришку сожгли-и-и! Селян всех... Всех загнали в церковь! Всех сожгли-и-и! Мамку! Крестную! Всех! Всю деревню! Я их тыщу... Тыщу прикончу! Резать буду, грызть!
-Тихо, друг, тихо! - успокоил солдата Борис, и тот перестал биться, сел на снегу, озираясь, сверкал глазами, все еще накаленными. Он разжал кулаки так сильно стиснутые, что от ногтей остались красные вмятины на ладонях, облизал искусанные губы, схватился за голову, уткнулся лицом в снег и зашелся в беззвучном плаче.
А в ближней полуразбитой хате военный врач с засученными рукавами бурого халата перевязывал раненых, не спрашивая и не глядя: свой это или чужой.
И лежали раненые вповалку: и наши, и чужие, стонали, вскрикивали, иные курили, ожидая отправки. Старший сержант с наискось перевязанным лицом и наплывающими под глаза синяками послюнявил цигарку, прижег ее и засунул ее в рот неподвижно глядевшему в пробитый потолок пожилому немцу..."

Напишите эссе.Какую проблему выдвигает автор?ваша позиция?примеры?вывод

какие? чей?б) Прилагательное имеет род, число, падеж.в) В предложении прилагательное может быть чаще всего опреде-лением, сказуемым.г) Прилагательные делятс2. Выберите из предложенных вариантов прилагательное, пишущеесяс не отдельно.а) Н екрасивый дом;б) речка неглубока;в) далеко не удачный;г) очень недалекий.3. Сравнительную и превосходную степень сравнения могут иметь…:а) только качественные прилагательные;б) только относительные;в) только притяжательные;г) все прилагательные.4. Более умный — какая это степень образования прилагательного?а) Сравнительная, простая;б) сравнительная составная;в) превосходная, простая;г) превосходная составная.5. Прилагательное, являющееся сказуемым, находится в… предложении.а) Ученики во время письма никогда не забывают начинать абзацс красной строки.б) Прилагательное красный не всегда обозначало цвет.в) Красная площадь в Москве получила свое название много сто-летий назад.г) Н е красна изба углами, а красна пирогами.6. Н айдите прилагательное, образованное при помощи суффикса -н-и имеющее потому -нн-.а) Старинный;б) комариный;в) гусиный;г) серебряный.я на три разряда: притяжательные, отно-сительные, качественные.

Эфир вокруг нас, вокруг Земли и далеко за ее пределами насыщен радиоволнами: песнями,

речами, морзянкой, музыкой, а также и всевозможными зрительными

образами, в том числе цветовыми, поскольку существуют телевизионные

станции. Но для нас этот эфир пуст и нем, если у нас нет радиоприемника

или телевизора, то есть воспринимающего устройства. Существует

радиоволна, и не более, звук же родится только в приемнике. Без

приемника этого звука нет, он лишь колебание частиц. Точно так же не

носятся в воздухе готовые изображения дикторов телевидения, хоккеистов и

эстрадных певцов. Без телевизора их нет, и превратить их из незримого и

неслышимого колебания частиц в звуки и образы никаким другим способом

невозможно. Мир тих и безмолвен, хотя он весь насыщен радиоволнами. Стой

под звездами, смотри на луну, слушай соловья или шорох листьев. В

остальном мир безмолвен. Если на земле исчезнут все радиоприемники и

телевизоры, а радиостанции продолжат свою работу, все равно никто не

будет знать, что пространство вокруг наполнено песнями, речами,

морзянкой и зрительными изображениями. Что в них толку, если их не

видно, не слышно? Их все равно что нет.
Известно, что звуки,

которые мы воспринимаем нашим ухом, тоже не более чем волны, а рождаются

они как звуки только в наших барабанных перепонках, точнее, в слуховых

центрах нашего мозга при посредстве барабанных перепонок. Летучие мыши,

например, оказывается, пронзительно визжат, когда летают, но визжат они в

том диапазоне звуковой волны, которая не воспринимается нашим ухом, и

поэтому вечер с летучими мышами для нас тих и безмолвен, хотя на самом

деле он наполнен оглушительным визгом.
Точно так же, только в

нашем глазу (вернее, в мозгу при посредстве глаза) родится цвет и вообще

любой зрительный образ. Если бы все без исключения люди были

дальтониками (чуть-чуть по-другому устроен глаз), мы не имели бы

никакого представления о красном, желтом, синем, зеленом. Существуют же

цветовые волны, которые не воспринимаются нашим глазом. Мы их условно

называем ультрафиолетовыми и инфракрасными, но какие это цвета, как они

выглядят на самом деле, мы не знаем. Мир, наполненный и разукрашенный

этими цветами, для нас пуст, бесцветен и попросту не существует.
Нельзя

думать, что мир, каким видим его мы, человеки, и есть та самая

объективная реальность, то есть что мир именно так и выглядит.

Предполагается, что птицы видят магнитные волны. Но это значит, что

ландшафт для них совершенно другой, нежели для нас. А если змеи видят

инфракрасное излучение, то они, значит, обитают в совершенно другом

зримом мире, нежели мы.
Теперь представим, что исчезли

все глаза и все уши: наши, кошачьи, змеиные, птичьи, шмелей и стрекоз,

лягушек и рыб, муравьев и раков, осьминогов и комаров. Это представить

нетрудно, ибо все это появилось совсем недавно. А что же было до этого?

Ничего! Колебания частиц, никем не воспринимаемые и никем не

преобразуемые в звук и цвет. И вообще в зрительный образ. Полная чернота

и полное безмолвие. В полной черноте и полном безмолвии извергались

вулканы, обрушивались или возникали горы, бушевал океан. Но ведь и сами

огнедышащие вулканы не более чем чернота и безмолвие.
И так вся вселенная.
Человек понадобился природе для того, чтобы она могла хотя бы увидеть и услышать сама себя.

Эфир вокруг нас, вокруг Земли и далеко за ее пределами насыщен радиоволнами: песнями,
речами, морзянкой, музыкой, а также и всевозможными зрительными
образами, в том числе цветовыми, поскольку существуют телевизионные
станции. Но для нас этот эфир пуст и нем, если у нас нет радиоприемника
или телевизора, то есть воспринимающего устройства. Существует
радиоволна, и не более, звук же родится только в приемнике. Без
приемника этого звука нет, он лишь колебание частиц. Точно так же не
носятся в воздухе готовые изображения дикторов телевидения, хоккеистов и
эстрадных певцов. Без телевизора их нет, и превратить их из незримого и
неслышимого колебания частиц в звуки и образы никаким другим способом
невозможно. Мир тих и безмолвен, хотя он весь насыщен радиоволнами. Стой
под звездами, смотри на луну, слушай соловья или шорох листьев. В
остальном мир безмолвен. Если на земле исчезнут все радиоприемники и
телевизоры, а радиостанции продолжат свою работу, все равно никто не
будет знать, что пространство вокруг наполнено песнями, речами,
морзянкой и зрительными изображениями. Что в них толку, если их не
видно, не слышно? Их все равно что нет.
Известно, что звуки,
которые мы воспринимаем нашим ухом, тоже не более чем волны, а рождаются
они как звуки только в наших барабанных перепонках, точнее, в слуховых
центрах нашего мозга при посредстве барабанных перепонок. Летучие мыши,
например, оказывается, пронзительно визжат, когда летают, но визжат они в
том диапазоне звуковой волны, которая не воспринимается нашим ухом, и
поэтому вечер с летучими мышами для нас тих и безмолвен, хотя на самом
деле он наполнен оглушительным визгом.
Точно так же, только в
нашем глазу (вернее, в мозгу при посредстве глаза) родится цвет и вообще
любой зрительный образ. Если бы все без исключения люди были
дальтониками (чуть-чуть по-другому устроен глаз), мы не имели бы
никакого представления о красном, желтом, синем, зеленом. Существуют же
цветовые волны, которые не воспринимаются нашим глазом. Мы их условно
называем ультрафиолетовыми и инфракрасными, но какие это цвета, как они
выглядят на самом деле, мы не знаем. Мир, наполненный и разукрашенный
этими цветами, для нас пуст, бесцветен и попросту не существует.
Нельзя
думать, что мир, каким видим его мы, человеки, и есть та самая
объективная реальность, то есть что мир именно так и выглядит.
Предполагается, что птицы видят магнитные волны. Но это значит, что
ландшафт для них совершенно другой, нежели для нас. А если змеи видят
инфракрасное излучение, то они, значит, обитают в совершенно другом
зримом мире, нежели мы.
Теперь представим, что исчезли
все глаза и все уши: наши, кошачьи, змеиные, птичьи, шмелей и стрекоз,
лягушек и рыб, муравьев и раков, осьминогов и комаров. Это представить
нетрудно, ибо все это появилось совсем недавно. А что же было до этого?
Ничего! Колебания частиц, никем не воспринимаемые и никем не
преобразуемые в звук и цвет. И вообще в зрительный образ. Полная чернота
и полное безмолвие. В полной черноте и полном безмолвии извергались
вулканы, обрушивались или возникали горы, бушевал океан. Но ведь и сами
огнедышащие вулканы не более чем чернота и безмолвие.
И так вся вселенная.
Человек понадобился природе для того, чтобы она могла хотя бы увидеть и услышать сама себя.

читателей поэт пленил тем, что повёл по забытой ими прекрасной земле, заставил ощутить шелк травы, запомнить шепот и тишину природы, всем существом впитать её запахи.(3) Есенин залил голубизной рязанские пейзажи, наполнив и поля, и чащобы то нежной, то черной синью, по которой мы отчётливо узнаем его руку. (4) Стремясь придать пейзажу звучность, поэт насыщал его малиновым и кумачовым цветами, но пользовался ими редко. (5) Сбереженные малиновые и алые краски делали стихотворные образы четкими, ощутимыми.(6) Очень характерно для палитры Есенина пристрастие к желто-золотому цвету. (7) В этой гамме выдержаны все его автопортреты. (8) И это не случайно. (9)В образе, затушеванном словом его языческой фамилии, образе, который расшифровывался как осень. (10) Поэтому своя судьба виделась поэту в «золототканом цветении». (11) В желто-золотом цвете видел Есенин рожок месяца над крышей, долину, освещенную солнцем, зелень деревьев.(12) Часто пейзаж у поэта был решен в два цвета: желтая масса близкой реки и синяя полоса дальней рощи, алые, зажженные светом огня одежды Руси и шаль с зеленой каймой, красношерстная верблюдица и желтый горб зари.(13) Красный, желтый, зеленый и, конечно, синий цвета составили основной колорит пейзажной лирики Есенина. (14) Врожденная точность художественного зрения поэта служила ему эстетическим камертоном. (15) Его звук не позволял поэту не заметить удивительного цвета освещенной заходящим солнцем печи, напряженно синего плата небес, гаснущей желтизны вечера, густо-черного крыла глухаря.(16) Среди этого буйного многоцветья яснее и легче становилась словесная походка Есенина.