В русскрм языке училка задала письменно ответить на вопросы Один из этих вопросов:попробуйте доказать на примерах, что без знания фонетики нельзя

лоснящейся конторкой стоял высокий господин с солидно закинутой назад головой, строгим лицом и с выхоленными бакенами, по всем видимостям провизор. (4)Начиная с маленькой плеши на голове и кончая длинными розовыми ногтями, всё на этом человеке было старательно выутюжено, вычищено и словно вылизано. (5)Нахмуренные глаза его глядели свысока на газету, лежавшую на конторке. (6)Он читал.(7)Свойкин подошёл к конторке и подал выутюженному господину рецепт. (8)Тот, не глядя на него, взял рецепт, дочитал в газете до точки и, сделавши лёгкий полуоборот головы направо, пробормотал:– (9)Через час будет готово.– (10)Нельзя ли поскорее? – спросил Свойкин. – (11)Мне решительно невозможно ждать.(12)Провизор не ответил. (13)Свойкин опустился на диван и принялся ждать.(14)Свойкин был болен. (15)Во рту у него горело, в ногах и руках стояли тянущие боли, в отяжелевшей голове бродили туманные образы, похожие на облака и закутанные человеческие фигуры. (16)Разбитость и головной туман овладевали его телом всё больше и больше, и он, чтоб подбодрить себя, решил заговорить с провизором.– (17)Должно быть, у меня горячка начинается. (18)Ещё счастье моё в том, что я в столице заболел! (19)Не дай бог этакую напасть в деревне, где нет докторов и аптек!(20)Провизор на обращение к нему Свойкина не ответил ни словом, ни движением, словно не слышал.(21)Не получив ответа на свой вопрос, Свойкин принялся рассматривать строгую, надменно-учёную физиономию провизора.(22)«Странные люди, ей-богу! – подумал он. – (23)В здоровом состоянии не замечаешь этих сухих, чёрствых физиономий, а вот как заболеешь, как я теперь, то и ужаснёшься, что святое дело попало в руки этой бесчувственной утюжной фигуры».– (24)Получите! – вымолвил провизор наконец, не глядя на Свойкина.- (25)Внесите в кассу рубль шесть копеек!– (26)Рубль шесть копеек? – забормотал Свойкин, конфузясь.- (27)А у меня только всего один рубль... (28)Как же быть-то?– (29)Не знаю! – отчеканил провизор, принимаясь за газету.– (30)В таком случае вы извините... (31)Шесть копеек я вам завтра занесу или в конце концов пришлю.– (32)Этого нельзя! (33)Сходите домой, принесите шесть копеек, тогда и лекарства полу́чите!(34)Свойкин вышел из аптеки и отправился к себе домой. (35)Пока учитель добирался до своего номера, он садился отдыхать раз пять.(36)Придя к себе и найдя в столе несколько медных монет, он присел на кровать отдохнуть. (37)Какая-то сила потянула его голову к подушке. (38)Он прилёг, как бы на минутку. (39)Туманные образы в виде облаков и закутанных фигур стали заволакивать сознание. (40)Долго он помнил, что ему нужно идти в аптеку, долго заставлял себя встать, но болезнь взяла своё.(41)Медяки высыпались из кулака, и больному стало сниться, что он уже пошёл в аптеку и вновь беседует там с провизором.
Помогите сформулировать проблему текста....

Только, пожалуйста, дайте полный, четкий и композиционно стройный ответ.


Мало кто по-настоящему знал Рахманинова, – он сближался с трудом, открывался немногим. В первый момент он немного пугал, – слишком много было в нем достоинства, слишком значительно, даже трагично, было его изможденное лицо с глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками. Но проходило некоторое время, и становилось ясно, что суровая внешность совсем не соответствует его внутренним, душевным переживаниям, что он внимателен к людям, – не только близким, но и чужим, готов им помочь, И делал это всегда незаметно, – о многих добрых делах Рахманинова никто никогда не знал.

Да позволено мне будет нарушить слово, данное когда-то Сергею Васильевичу, и рассказать один эпизод, который я обещал ему хранить в секрете.

Однажды в “Последних Новостях” я напечатал коротенькое воззвание, – просьбу помочь молодой женщине, матери двух детей, попавшей в тяжелое положение. На следующий день пришел от Рахманинова чек на 3000 франков, – это были большие деньги по тогдашним парижским понятиям, они обеспечивали жизнь этой семьи на несколько месяцев. Сергей Васильевич не знал имени женщины, которой помогает, и единственным условием он поставил мне, чтобы я об этом не сообщил в газете, и чтобы никто, – в особенности нуждавшаяся женщина, – не узнали о его помощи.

Он давал крупные пожертвования на инвалидов, на голодающих в России, посылал старым друзьям в Москву и в Петербург множество посылок, устраивал ежегодный концерт в Париже в пользу русских студентов, – об этом знали, не могли не знать. И при этом Рахманинов, делавший всегда рекордные сборы, во всем мире собиравший переполненные аудитории, страшно волновался и перед каждым благотворительным концертом просил:

– Надо что-то в газете написать... А вдруг зал будет не полный?

– Что вы, Сергей Васильевич?

– Нет, все может быть, все может быть... Большая конкуренция!

И этот человек, болезненно ненавидевший рекламу и всякую шумиху вокруг своего имени, скрывавшийся от фотографов и журналистов, вдруг с какой-то ребячьей жалостливостью однажды меня спросил:

– Может быть, нужно интервью напечатать? Как вы думаете?

Как-то, в начале 42 года, в самый разгар второй мировой войны, “Новое Русское Слово” устроило кампанию по сбору пожертвований в пользу русских военнопленных, тысячами умиравших в Германии с голоду.

Нужно было распропагандировать сбор, привлечь к нему крупные имена, и я обратился к Рахманинову с просьбой написать несколько слов о том, что надо помочь русским военнопленным. Чтобы Сергей Васильевич не боялся, что обращение его может быть слишком коротким, я предложил напечатать его на первом месте, в рамке.

У Рахманинова было большое чувство юмора, и письмо, которое он прислал мне в ответ, носит печать благодушной иронии:

“Многоуважаемый Господин Седых!

Я должен отказаться от Вашего предложения: не люблю появляться в прессе, даже если мое выступление будет “в рамке, как подобает”. Да и что можно ответить на вопрос: “почему надо давать на русских пленных?” Это то же самое, если спрашивать, почему надо питаться. Кстати, сообщаю, что мною только что послано 200 посылок через Американский Красный Крест.

С уважением к Вам С. Рахманинов”. (А. Седых. Далекие, близкие).

Мало кто по-настоящему знал Рахманинова, – он сближался с трудом, открывался немногим. В первый момент он немного пугал, – слишком много было в нем достоинства, слишком значительно, даже трагично, было его изможденное лицо с глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками. Но проходило некоторое время, и становилось ясно, что суровая внешность совсем не соответствует его внутренним, душевным переживаниям, что он внимателен к людям, – не только близким, но и чужим, готов им помочь, И делал это всегда незаметно, – о многих добрых делах Рахманинова никто никогда не знал.

Да позволено мне будет нарушить слово, данное когда-то Сергею Васильевичу, и рассказать один эпизод, который я обещал ему хранить в секрете.

Однажды в “Последних Новостях” я напечатал коротенькое воззвание, – просьбу помочь молодой женщине, матери двух детей, попавшей в тяжелое положение. На следующий день пришел от Рахманинова чек на 3000 франков, – это были большие деньги по тогдашним парижским понятиям, они обеспечивали жизнь этой семьи на несколько месяцев. Сергей Васильевич не знал имени женщины, которой помогает, и единственным условием он поставил мне, чтобы я об этом не сообщил в газете, и чтобы никто, – в особенности нуждавшаяся женщина, – не узнали о его помощи.

Он давал крупные пожертвования на инвалидов, на голодающих в России, посылал старым друзьям в Москву и в Петербург множество посылок, устраивал ежегодный концерт в Париже в пользу русских студентов, – об этом знали, не могли не знать. И при этом Рахманинов, делавший всегда рекордные сборы, во всем мире собиравший переполненные аудитории, страшно волновался и перед каждым благотворительным концертом просил:

– Надо что-то в газете написать... А вдруг зал будет не полный?

– Что вы, Сергей Васильевич?

– Нет, все может быть, все может быть... Большая конкуренция!

И этот человек, болезненно ненавидевший рекламу и всякую шумиху вокруг своего имени, скрывавшийся от фотографов и журналистов, вдруг с какой-то ребячьей жалостливостью однажды меня спросил:

– Может быть, нужно интервью напечатать? Как вы думаете?

Как-то, в начале 42 года, в самый разгар второй мировой войны, “Новое Русское Слово” устроило кампанию по сбору пожертвований в пользу русских военнопленных, тысячами умиравших в Германии с голоду.

Нужно было распропагандировать сбор, привлечь к нему крупные имена, и я обратился к Рахманинову с просьбой написать несколько слов о том, что надо помочь русским военнопленным. Чтобы Сергей Васильевич не боялся, что обращение его может быть слишком коротким, я предложил напечатать его на первом месте, в рамке.

У Рахманинова было большое чувство юмора, и письмо, которое он прислал мне в ответ, носит печать благодушной иронии:

“Многоуважаемый Господин Седых!

Я должен отказаться от Вашего предложения: не люблю появляться в прессе, даже если мое выступление будет “в рамке, как подобает”. Да и что можно ответить на вопрос: “почему надо давать на русских пленных?” Это то же самое, если спрашивать, почему надо питаться. Кстати, сообщаю, что мною только что послано 200 посылок через Американский Красный Крест.

т.п

(1) Чиновников в России ругали во все времена. (2) О них говорили даже злее, чем о двух главных россий­ских бедах: дураках и дорогах. (3) Их винили не только в плохих дорогах, но и в том, что чиновничья рать оказа­лась грузом, под которым рухнула Российская империя. (4) Репутация профессии, всесторонне описанная класси­ками снаружи и изнутри, не изменилась к лучшему и в пору социализма. (5) Советский служащий — главный герой карикатур и сатирических пассажей — все никак не мог найти для себя ответа на вопрос: кому же он дол­жен служить: народу? государству? делу? начальству? (6) Некоторые, спасовав перед этим сложным выбором, служили себе, иные продолжают и сейчас. (7) Впрочем, среди нынешних пятисот сорока тысяч федеральных и почти полутора миллионов региональных чиновников немало профессионалов и замечательных людей. (8) Как сделать, чтобы их было большинство, а служба государ­ству — эффективной? (9) Как избавить российское чи­новничество от старых коррупционеров, а новых госслу­жащих — от соблазнов? (10) Как защитить честного чи­новника от произвола вышестоящего начальника, от аппаратных чисток и прочих чиновничьих неприятнос­тей, случающихся во времена политических перемен? (11) Закон «О государственной гражданской службе Российской Федерации» дает ответы на эти и еще многие вопросы, определяя требования к госслужащему и его работе и гарантии, которые дает государство тем, кто ему исправно служит. (12) Желающие сделать службу государству своей профессией должны пройти через конкурс и испытатель­ный срок. (13) Специально созданный орган займется кадровым резервом, в котором российская гражданская государственная служба будет черпать новые силы. (14) Гарантией того, что должность получит достойный человек, а не приближенный к начальству, станут неза­висимые эксперты, которые, согласно закону, должны входить в конкурсные комиссии. (15) Закон предусмат­ривает и механизм, который не позволит чиновнику пе­репутать личное с государственным. (16) «Конфликт ин­тересов» — непривычное для России понятие, хотя не так давно всем нам, а не только чиновникам внушали: «Прежде подумай о Родине, а потом — о себе». (17) Но в данном случае речь идет о таких ситуациях, когда лич­ная заинтересованность чиновника может повлиять на объективное исполнение им своих должностных обязан­ностей. (18) Если между личными интересами чиновни­ка и законными интересами государства возникает про­тиворечие, то госслужащий обязан письменно проин­формировать руководителя. (19) В противном случае, за этим могут последовать решительные меры: отстранение от должности, увольнение и даже уголовное дело. (20) Закон запрещает служащим заниматься коммер­ческой или предпринимательской деятельностью, исполь­зовать должностные полномочия в личных целях, раз­глашать конфиденциальную служебную информацию, публично обсуждать конституционный строй Россий­ской Федерации и решения государственных органов. (21) Закон очень строг к отношениям чиновника и пар­тий. (22) За прегрешения могут отстранить от долж­ности. (23) Такая мера грозит и за появление на службе в состоянии опьянения. (24) Правила для чиновников написаны, и теперь важно добиться, чтобы все они так жили.