ПРОБЛЕМА ОБУЧЕНИЯ ЛЮДЕЙ ТВОРЧЕСКИХ ПРОФЕССИЙ. НУЖНЫ ПРИМЕРЫ ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ!

Ветрено - какая чать речи?

вверх свод с брусникой и показался свет.

ого, немало повидавшего на своём веку человека? (З) Оказывается, можно... (4)Дело было в лесу зимой. (5)Выйдя на опушку, я заметил тянущийся вдоль края леса лыжный след. (б) Причём по снегу, ещё почти не тронутому после ночного снегопада, змеился след только одной лыжи. (7)Одной, понимаете? (В) Любопытства ради я пошёл по следу и на опушке догнал одноногого человека на костылях, с ружьём и с собакой на поводке.

- (9)Охотник?

- (10) Зимой охотник, летом грибник, — приветливо отозвался мужчина, вполне, вероятно, понимая причину моих расспросов.

— (11)А как же стреляете? (12)Ведь руки заняты...

— (13)А вот так... — (14)Один костыль с кружком от лыжной палки в мгновение ока выставлен был вперёд для упора, и вслед подброшенной рукавице прогремел выстрел. (15)Собака радостно сбегала за «добычей».

— (16)И давно ли вот так? - спросил я.

— (17)Охочусь всю жизнь. (18)А вот трёхногим сделался десять лет назад. (19)Виктор Васильевич Новиков - так звали охотника — в 1941 году попал во

взвод истребителей танков, обучен был метанию гранат и бутылок с горючей смесью. (20)Однако первый же бой на Смоленщине стал для охотника за танками и последним.

- (21)Ночью на нас напали, и угодили мы под миномётный обстрел, - рассказывает Виктор Васильевич. — (22)Мы бежим в темноте, кричим «ура!» для ободрения. (23)И вдруг мне как палкой вдарили по ноге, оглушили. (24)Очнулся я уже в повозке на пути в госпиталь. (25)Седой, сильно учёный профессор какое-то чудо сделал с размозжённой осколком ногой. (26)Но на прощание мне было сказано: «(27)Нога послужит. (28)Однако будь готов - в старости о себе заявит».

(29)Так и случилось. (ЗО) Виктор Васильевич жил в своей деревеньке. (31)Как все здоровые люди, он растил детей, занимался домашним хозяйством, работал. (32)Ну и, конечно, во всякий свободный час либо с лукошком, либо с ружьишком - в лес. (33)А на пятидесятом году жизни, как было предсказано стариком доктором, «нога о себе заявила» -- началась гангрена. (34)И хотя врачи сделали всё возможное, но ногу пришлось ампутировать.

(35)Когда вернулся Виктор Васильевич к себе домой из госпиталя, собрались друзья-охотники. (З6)Один попросил уступить ему собаку, зачем хороший охотничий пёс одноногому человеку?

- (37)Тут я в бешенство пришёл да как стукну об пол костылём: тебе, говорю, Степан, и с одной ногой не уступлю на охоте! — продолжает Виктор Васильевич. —. (38) Дело было осенью, и, как только выпал снежок, стал я оснастку для себя делать. (39)Лыжу пошире выбрал, на костыли мне сын кружочки пристроил, как на лыжных палках, чтобы в снег не проваливались. (40)Стал я понемногу выползать к лесу, а вскоре стрелять приловчился. (41)Когда наша компания собралась на охоту за зайцами, я из всех единственный добыл белячка.

(42)И вот уже десять лет человек, которому судьба уготовала сидение на печке да около дома, не покоряется судьбе. (43)Живёт дорогими для него радостями. «(44)По секрету скажу, лисы и зайцы - только предлог. (45)Просто в лес меня тянет, будто заговорённого. (46)Сяду на пенёчке, чтобы передохнуть, сниму шапку, пригляжусь, прислушаюсь... (47)Снегири сидят нахохленные, яркие, прямо как яблоки... (48) Синицы жёлтые, на грудке галстучек... (49)Свистят - перекликаются. (50)И хорошо на душе. (51)Радость эта не купленная, самим собой завоёванная. (52) А зайцы... (53)Признаюсь, сидячего зайца не бью. (54)Специально такое правило завёл для себя»

Пожалуйста, сформулируйте проблему и. приведите примеры из литературы. а в идиале напишите сочинение)

Тут, внутри дворца, господствовали мрак и тишина. И внутрь прокуратор, как и говорил Афранию, уйти не пожелал. Он велел постель приготовить на балконе, там же, где обедал, а утром вел допрос. Прокуратор лег на приготовленное ложе, но сон не пожелал прийти к нему. Оголенная луна висела высоко в чистом небе, и прокуратор не сводил с нее глаз в течении нескольких часов. Примерно в полночь сон наконец сжалился над игемоном. Судорожно зевнув, прокуратор расстегнул и сбросил плащ, снял опоясывающий рубаху ремень с широким стальным ножом в ножнах, положил его в кресло у ложа, снял сандалии и вытянулся. Банга тотчас поднялся к нему на постель и лег рядом, голова к голове, и прокуратор, положив собаке руку на шею, закрыл наконец глаза. Только тогда заснул и пес. Ложе было в полутьме, закрываемое от луны колонной, но от ступеней крыльца тянулась к постели лунная лента. И лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он немедленно тронулся по светящейся дороге и пошел по ней вверх прямо к луне. Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ. Они спорили о чем-то очень сложном и важном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем. Само собой разумеется, что сегодняшняя казнь оказалась чистейшим недоразумением - ведь вот же философ, выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые, шел рядом, следовательно, он был жив. И, конечно, совершенно ужасно было бы даже помыслить о том, что такого человека можно казнить. Казни не было! Не было! Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны. Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок. Вот, например, не струсил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в долине дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-великана. Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи? - Да, да, - стонал и всхлипывал во сне Пилат. Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача! - Мы теперь будем всегда вместе, - говорил ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом вставший на дороге всадника с золотым копьем. - Раз один - то, значит, тут же и другой! Помянут меня, - сейчас же помянут и тебя! Меня - подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя - сына короля-звездочета и дочери мельника, красавицы пилы. - Да, уж ты не забудь, помяни меня, сына звездочета, - просил во сне Пилат. И, заручившись во сне кивком идущего рядом с ним нищего из Эн-Сарида, жестокий прокуратор Иудеи от радости плакал и смеялся во сне. Все это хорошо, но тем ужаснее было пробуждение игемона. Банга зарычал на луну, и скользкая, как бы укатанная маслом, голубая дорога перед прокуратором провалилась. Он открыл глаза, и первое, что вспомнил, это что казнь была. Первое, что сделал прокуратор, это привычным жестом вцепился в ошейник Банги, потом больными глазами стал искать луну.

полемики сгоряча отнес к искусству такого рода пейзажную живопись, И.Е.Репин, возражая, решительно опроверг его. Пейзажи дороги нам не только потому, считал он, что верно изображают природу, но и потому, что в них отражается впечатление художника, его личное отношение к природе, понимание ее красоты. Действительно, лучшие отечественные художники-пейзажисты своим творчеством опровергли точку зрения Толстого. Кто может усомниться, что со времен Ф.А.Васильева русский пейзаж будит в людях благородное чувство любви к родной земле, неожиданно открывая прекрасное в обыденном и тем самым помогая человеку стать, по словам И.Н.Крамского, «лучше, добрее, здоровее»! А разве не здесь дышит настоящее мастерство и разве не в этом состоит главная цель искусства? Рядом с чутким к изменчивым настроениям природы Васильевым творил его учитель И.И.Шишкин. Оба художника по-разному проявили свое «личное отношение» к природе, и каждый выразил собственное понимание ее красоты, которое со всей полнотой воплотилось в творчестве. «Шишкин нас просто изумляет своими познаниями, - писал Крамской. – Я думаю, что он единственный у нас человек, знающий пейзаж. Причем знающий его самым ученым образом». Картины Шишкина подкупали современников именно этим исключительным знанием природы. Его ясные полотна были как бы обстоятельно рассказанными повестями о жизни могучих рощ, шумных дубравах и бескрайних полей с клонящейся под ветром спелой рожью. В своих рассказах Шишкин не упускал ни одной подробности. Мы можем только удивляться той безупречной верности, с какой он изображал все: возраст деревьев, их характер, почву, на которой они растут, и как обнажаются цепкие корни на кромках песчаных обрывов, и как лежат камни-валуны в чистых водах лесного ручья, и как расположены пятна солнечного света на округлых стволах и зеленой траве-мураве… Да, в его медленном, неторопливом и ясном повествовании почти не проявилось то, что Крамской образно называл «стрункой души, которая могла бы обращаться в песню». Трудолюбивый Шишкин был прозаиком русского пейзажа, Васильев, чуткий и лиричный, стал его поэтом. При этом искусство каждого из них никогда нельзя было назвать «пустым и бессодержательным», каждый из авторов по-своему передавал любовь к родной земле. Творчество каждого из них в полной мере подтвердило правоту Репина и ошибочность позиции Толстого.