1)Они ускорили шаг и уже различали сады и высокие городские башни2)Люди тесным кольцом окружили младшего брата,и он беседовал с ними до

умственное развитие, его моральный облик, его характер- прислушаться к тому, как он говорит."

Дороги не было - шли разомкнутым строем. До рассвета оставалось немного, нужно было спешить, и люди, превозмогая усталость, нажимали, ускоряли шаг; отстающие, спотыкаясь и падая, проваливаясь в снег, бегом догоняли колонну. Матросов и Бардабаев шли в голове колонны, и доставалось им поэтому больше, чем другим: все-таки сзади идут уже по проторенной дорожке, а перед ними нетронутая целина, густой снег, сугробы в человеческий рост. Бардабаев - тот парень высокий, он вообще правофланговый, ему на роду написано ходить впереди строя. А как попал сюда Саша, человек небольшой, среднего роста? Но так уж всегда бывает: как-то само собой выносит его всегда вперед, особенно перед боем. А в лесу хорошо. Еще зима, еще покусывает носы и щеки ядреный морозец, еще по-зимнему хрустит снег под ногами, но что-то неуловимое уже говорит о приближении весны. Легкий смолистый запах действует опьяняюще. Жалко, что нельзя петь: с песней идти легче. Как всегда перед боем, говорят о пустяках. - Валенок, черт полосатый! - говорит Бардабаев. - Что? - Прорыв на всем фронте... Обсоюзка сопрела. Снегу, я думаю, килограммов десять набилось! - Ничего, - говорит Саша, - вот погоди, Чернушку возьмем - пакли достанешь, заткнешь. Это самое верное дело - пакля. - "Верное дело!" - ворчит Бардабаев. - Еще раньше эту Чернушку надо взять. Саша молчит. Молчит и Бардабаев. Оба думают об одном и том же. - Возьмем? - говорит наконец Бардабаев. - Возьмем, - отвечает Саша. - А если опоздаем? Если, скажем, ихние танки подойдут? - А зачем нам опаздывать? - говорит Саша. - Опаздывать - к черту. А если уж опоздаем, если действительно танки подойдут - ну что ж... Он перебрасывает на ремне автомат и, искоса посмотрев на товарища, негромко творит: - За себя, Мишка, я отвечаю. С гранатой под танк брошусь, а врага не пропущу. - Гм... - качает головой Бардабаев. - Это легко сказать - под танк! - Да нет, - улыбается Саша, - ты знаешь, и сказать тоже не легко. - Все-таки легче. - Кому как... - Э, смотри, какой белячок проскочил! - Заяц? Где? - Вон - за елочкой. Нет, уж теперь не видно... Н-да, легко сказать. А ты знаешь, ты сегодня хорошо на собрании выступал. - Иди ты к черту! - говорит Саша. - Нет, правда. Может, какой знаменитый оратор и более интересно выступает, а все-таки... Саша хотел выругаться покрепче, но тут его окликнули из задних рядов: - Матросов! К старшему лейтенанту! Артюхов шагал на левом фланге второго взвода, Саша подождал, пока он приблизится, сделал шаг вперед и приложил руку к козырьку ушанки. - Ну как, Саша? - улыбнулся Артюхов. - А что? - сказал Саша, тоже улыбаясь. - Хорошо, товарищ старший лейтенант! Не останавливаясь, командир взял его за локоть. Они пошли рядом. - Н-да, - сказал Артюхов. - А у меня к вам, товарищ гвардии красноармеец Матросов, между прочим, предложение есть. Саша насторожился и искоса посмотрел на командира. - В ординарцы ко мне пойдете? Саша вспыхнул и сам почувствовал, как загорелись у него уши и щеки. - Хочешь? - Точно, товарищ старший лейтенант. Хочу. - Ну, будешь ординарцем. Не отставай теперь от меня. Настроение, значит, хорошее? - Очень даже хорошее. - А ребята как? - Ребята - орлы! - Жить будем? - Будем. - Курить желаешь? - От "Казбека" не откажусь. От хорошей, крепкой папиросы у Матросова закружилась голова. Опять ему захотелось петь. Придерживая рукой автомат, он шел теперь легким широким шагом, стараясь идти так, чтобы и Артюхову оставалось место на тропинке. - Товарищ старший лейтенант, - сказал он вдруг, не глядя на командира, - можно вам один вопрос задать? - Давай. - У вас кто-нибудь из родных есть? - Ну как же... Слава богу, у меня семья, да и не маленькая. - А у меня вот никого... - Да, я знаю, - сказал Артюхов. - Это грустно, конечно. - Нет, - сказал Саша. - Нет? Саша подумал и помотал головой. - Раньше я, вы знаете, действительно грустил и скучал. И на фронт ехал - тоже паршиво было: никто не провожает, никто не жалеет. А теперь я как-то по-другому чувствую. Как будто я не сирота. Как будто, в общем, у меня семья... да еще побольше вашей. "Опять я не то говорю", - подумал он с досадой. - Непонятно небось? - сказал он усмехнувшись. Неожиданно Артюхов взял его за руку и крепко сжал ее. - Нет, Сашук, - сказал он. - Очень даже понятно.

слова. МЫ с сынишкой собирались в лес по грибы. Итолько свернули с просёлочной дороги,навстречю нам из лесу злая собака Клеопарда.Злюшея-чистый волк. Сыниш был впереди меня.Он хотел кинутся на зад,ко мне,но я успел крикнуть ему-только не беги иди как шёл. ускорив шаг я пороанялся с сынишкой и взял его за руку. ни ружья,ни палок у нас собой небыло однипустые корзинки. Щборонятся было нечим. А Клеопарда была уже в нескольких шагах от нас.Или мы ей дорогу должни уступить,или она нам тропа была узкая,а по старонам-грязь.Вперёдбез страха и сомненья-произнёс я как можно веселее ,крепко сжимая руку сынишки.Клеопарда остановилась и молчя оскалили зубы.Миг был решительный. Я ещё твёрже шагнул-раз,два,три... Свирепие живтное вдруг прыгнуло в сторону и, увязая в глубокий грязи, прошло мимо нас стороной. Ух страшно А убегать ещё страшней

шагал по обширнейшему участку. Это был район бедноты, сюда не ездили извозчики, да у доктора Янсена на них и денег-то не было. А были неутомимые ноги, великое терпение и долг. Неоплатный долг интеллигента перед своим народом. И доктор бродил по доброй четверти города Смоленска без выходных и праздников, потому что болезни тоже не знали ни праздников, ни выходных, а доктор Янсен сражался за людские жизни. Зимой и летом, в слякоть и вьюгу, днем и ночью.

Врачебный и человеческий авторитет доктора Янсена был выше, чем можно себе вообразить в наше время. Он обладал редчайшим даром жить не для себя, думать не о себе, заботиться не о себе, никогда никого не обманывать и всегда говорить правду, как бы горька она ни была. Такие люди перестают быть только специалистами: людская благодарная молва приписывает им мудрость, граничащую со святостью. И доктор Янсен не избежал этого. Человек, при жизни возведенный в ранг святого, уже не волен в своей смерти, если, конечно, этот ореол святости не создан искусственным освещением. Доктор Янсен был святым города Смоленска, а потому и обреченным на особую, мученическую смерть. Нет, не он искал героическую гибель, а героическая гибель искала его.

Доктор Янсен задохнулся в канализационном колодце, спасая детей.

В те времена центр города уже имел канализацию, которая постоянно рвалась, и тогда рылись глубокие колодцы. Над колодцами устанавливался ворот с бадьей, которой откачивали просочившиеся сточные воды. Процедура была длительной, рабочие в одну смену не управлялись, все замирало до утра, и тогда бадьей и воротом завладевали мы. Нет, не в одном катании – стремительном падении, стоя на бадье, и медленном подъеме из тьмы – таилась притягательная сила этого развлечения.

Провал в преисподнюю, где нельзя дышать, где воздух перенасыщен метаном, впрямую был связан с недавним прошлым наших отцов, с их риском, их разговорами, их воспоминаниями. Наши отцы прошли не только гражданскую, но и мировую, “германскую” войну, где применялись реальные отравляющие вещества.

И мы, сдерживая дыхание, с замирающим сердцем летели в смрадные дыры, как в газовую атаку.

Ночь.Лётное поле.Самолёт.Мы возвращаемся из Турции в Баку.Весь полёт я проспала.Когда самолёт начал снижение,я открыла глаза.Мой взгляд,как магнит,притянул иллюминатор.Какая красота !Миллион,а может и миллиард маленьких светлячков блестел внизу.
На мгновение я представила,что попала в сказку.И там на земле,сказочная фея читает маленьким гномикам добрую сказку на ночь.А они освещают волшебную книгу крошечными фонариками .
Самолёт снизился так,что я смогла уже различить свет в окнах домов ,движение машин по трассе .Меня встречал самый любимый город на свете! Наконец , я дома!