Помогите найти аргумент к проблеме раннего взросления детей в годы войны

Проблема дружбы! Кто из писателей-классиков писал о дружбе? Эполета не помните?

Текст:

Какие разные оценки одного человека - одним и тем же, дружеским, пером! Где истина? В каком году? Везде...

Однажды, в невеселый час, Вильгельм напишет мужу старшей сестры, известному ученому и педагогу Григорию Глинке, что в Лицее все ему немило, что друзей нет и дел нет. Родственник отвечал: "...жалею вместе с тобою о твоих неудачах", советовал крепче приналечь на науки, но притом винил и самого Кюхлю:

"Ты напрасно также надеешься найти друзей между ветрениками твоих лет, не созревши покамест и сам для чувства дружбы. Вообще, милый друг, старайся воспользоваться золотою порою молодости твоей, занимаясь исключительно и единственно науками, в которых благо жизни нашей; не упускай притом из виду будущего своего назначения в обществе и соделай себя достойным его; не плачь обо всем и во всякое время; плаксивое лицо, точно как и слишком грустное расположение духа, нимало не сестрится с юношеским возрастом. Приобыкши на все вещи смотреть с худой стороны, ты поневоле будешь несчастлив; верь также мне, что мы во всех почти случаях жизни сами бываем орудием собственного нашего счастия или злоключения".

Да, Кюхельбекер и сам так думал, и сам в другую минуту найдет друзей "милыми и прекрасными".

Так и будет впредь: любовь и насмешка, дружба и безжалостная эпиграмма: Кюхля вызовет Пушкина стреляться; от насмешек над своей долговязой, нескладной фигурой и стихами придет в отчаянье; однажды кинется топиться в царскосельский пруд - его вытащат и будут любить, как и прежде любили, удивляясь сочетанию вдохновенья, таланта и страшных несообразностей. Любя, станут снова издеваться, мириться...

Тот,кто будет читать об этой дружбе,не сможет не задуматься:а как же у нас всё было и будет?И почему порою именно так,как у первых лицеистов?И отчего не так?
Важно ли,в каком веке были молоды и состарились былые одноклассники?Важно ли,горят у них в классной комнате электрические лампочки или свечи?Носят ли джинсы или камзолы,треуголки?Конечно,разница веков нам небезразлична.Конечно ,каждая эпоха имеет свой неповторимый голос и стиль... Но сколько здесь общего!Разве они,юные прадеды,не любили ,как правнуки,не мечтали ,не умирали?Разве мы,современники космических ракет и теперь уже цифрового телевидения,не нашли бы,о чем поговорить,о чём спросить тех ребят,а они - нас?
Глядя на себя и своих друзей как бы со стороны,"через другой век",через дела,мысли и документы давно ушедших людей,мы вдруг замечаем то,что вблизи,вплотную,было почти неразлечимо...

нашу группу писателей привели в обычный для Англии деревенский дом, прочный и аккуратный. От прочих строений того же типа он отличался только одним: четыре с половиной века назад в нем родился величайший из людей, когда—либо бравших в руки перо. Потом нам показали похожий домишко, где некогда жила девушка, примечательная лишь тем, что она нравилась молодому Шекспиру. А в конце подвели к церкви, внутри которой похоронен автор «Гамлета». Я не мог не восхититься тем, как трогательно и тщательно хранят в Стратфорде память о своем гениальном земляке. Но наш гид, уроженец этих мест, быстро развеял мои иллюзии. Оказалось, что современники и соседи поэта имели весьма приблизительно представление о его литературных занятиях. Для них он был просто Билл, парень с соседней улицы, который подался в Лондон, там разбогател и вернулся домой состоятельным, по местным меркам, человеком. И в церкви он был похоронен не как гений, а как примерный и достаточно щедрый прихожанин. Я не мог в это поверить. – А почему же тогда сохранили его дом и даже жилище любимой девушки? Гид пожал плечами: – А зачем их рушить? Мы, вообще, стараемся ничего без крайней надобности не ломать. Как же я тогда позавидовал англичанам, которые могут пренебрежительно бросить: «Эта церковь сравнительно новая, ей всего триста лет». А тысячелетняя Москва лишь редкими островками застройки подтверждает четверть или треть своего возраста… Не могу сказать, что нынче у нас родную старину не берегут. Что осталось – хоть вяло, но реставрируют. Особнячки, построенные лет двести назад, продают банкам или схожим конторам с обязательством сохранить фасад. И слава Богу! Но вот однажды, проезжая мимо очень красивой церквушки в Филях, я сам себе задал вопрос: а почему она дожила до наших дней? И сам себе с недоумением дал ответ: потому, что ее не сломали ни полтораста, ни сто, ни пятьдесят лет назад. Не разрушили, когда она еще не была старинной, когда была просто одним из множества московских храмов. Не сломали, потому, что – а зачем рушить? До нас уже дошло, что купеческие особнячки надо не сносить, а реставрировать. До нас еще не дошло, что крестьянские избы, сараюшки и баньки по—черному – тоже памятники старины, без которых эта самая старина будет иметь не честное человеческое лицо, а спесивую начальственную морду с дворцами, гербами и парадными залами. До нас тем более не дошло, что и в наших современных, вполне комфортабельных городских жилищах стоит хранить вещественную память о наших папах, мамах, дедушках, бабушках и более дальних предках.