Как объяснить содержание пословицы если не пашеш то и огрехов нет

величайших писателей в истории литературы европейской. Хотя значение писателя не исчерпывается этой ролью, он сыграл исключительное значение в развивании культуры и освободительного движения своей страны. А.И.Герцен отмечал, что у народа, лишенном политической свободы, превращается литература в единственную общественную трибуну. В этих условиях стихи, поэмы или роман может сделаться в душевной жизни народа столько же важным событием, насколько выигравшее сражение или акт государственной политики. Вчитываясь в произведения Пушкина, нам надо подумать над ими и вообразить себе того человека, их написавшего. Пушкина не надо «учить» или «проходить» - знать и любить надо Пушкина.

употребить в случае необходимости. Ниже приведены сочетания, в каждом из которых выбор предлога В или НА подчиняется определенному правилу. Разбейте сочетания на группы на основании общего правила выбора и для каждой группы сформулируйте это правило.

(Лекция) в аудитории номер пять, (совершать полеты) на авиашоу, семечки в арбузе, (перевозить) в багажнике, (суп) в кастрюле, (хранить игрушки) в коробке, (выступать) на митинге, (лежать) на мягком диване, (роса) на траве, (табличка) на стене, (сидеть) на уроке русского языка, (ремонт) в физкультурном зале.

Подчиняются ли сочетания (участвовать) в дискуссии, (присутствовать) на кинофестивале, (побывать) на концерте, (карандаши) в пенале, (взять) на складе сформулированным правилам? Если какое-либо (какие-либо) из сочетаний подчиняется (подчиняются) этим правилам, то какому именно из них? Если не подчиняются, то какое правило не соблюдено?

Есть поэты, чьи имена стали не только гордостью, но символом национальной культуры. Для итальянцев это Данте, для англичан - Шекспир, для немцев - Гете, для русских - Пушкин. "У нас ведь всё от Пушкина, - говорил Достоевский. - Поворот его к народу в столь раннюю пору его деятельности до того был беспримерен и удивителен, представлял для того времени до того неожиданное новое слово, что объяснить его можно лишь если не чудом, то необычайною великостью гения..."
Поистине, Пушкин был" Солнцем нашей поэзии" (В. Одоевский). Он вобрал в себя богатейший опыт предшественников и современников, озарив пути дальнейшего развития искусства русского слова.
Одновременно с ним на поэтическом небосклоне России сияло немало светил, образуя блистательное созвездие Северной Лиры. Уступая солнцу в блеске и накале творческого горения, питаясь его теплом, они и сами оказали серьезное влияние на него. "Дум высокое стремленье", готовность служить своим пером патриотической идее процветания нации объединяло их. Многие из них вписали заметнейшую страницу в книгу русской изящной словесности, заложив фундамент национальной классики, утвердив выдвинутые Пушкиным нравственные и художественные принципы. Недаром первая треть 19 века считается золотым веком русской поэзии, а весь 19 век - золотым веком русской литературы.

труда,не жди хороших результатов

2)Зная себе цену,человек не унизит себя недостойным поступком

3)Они не спали всю ночь,так как ожидали прихода поезда

4)Несмотря на то что дул попутный ветер,парусник шел медленно 5)Березовую рощу,парк, окрестный лес залил лунный свет,распространяющий запах пшеничного хлеба и парного молока

ЗАДАНИЯ:
1. прочитайте внимательно текст,напишите сочинение-отзыв,ориентируясь на следующие вопросы:
- какой проблеме посвящён текст?
- какова позиция автора ? какие художественные средства иллюстрируют его позицию? почему герой-рассказчик посчитал,что "тропа была безнадёжно испорчена"? почему он "об это тропе много раз пытался написать стихотворение, но так и не сумел написать"?
2. что такое сравнение? как может выражаться сравнение в литературном произведении? приведите 1-2 примера из текста, объясните их смысл.
3.какие,кроме этого,роизведения этого автора вам знакомы?(1-2 произведения).
4.какие произведения на эту же тему вы читали?(автор+название,1-2 произведения).
ТЕКСТ:
В тайге у меня была тропа чудесная. Сам я ее проложил летом, когда запасал дрова на зиму. Сушняка вокруг избы было много – конусообразные лиственницы, серые, как из папье-маше, были натыканы в болоте, будто колья. Избушка стояла на пригорке, окруженная стланиковыми кустами с зелеными хвойными кисточками – к осени набухшие орехами шишки тянули ветви к земле. Сквозь эти стланиковые заросли и проходила к болоту тропа, а болото когда-то не было болотом – на нем рос лес, а потом корни деревьев сгнили от воды, и деревья умерли – давно, давно. Живой лес отошел в сторону по подножью горы к ручью. Дорога, по которой ходили автомашины и люди, легла с другой стороны пригорка, повыше по горному склону.
Первые дни мне было жаль топтать жирные красные ландыши, ирисы, похожие на лиловых огромных бабочек и лепестками, и их узором, огромные толстые синие подснежники неприятно похрустывали под ногой. У цветов, как и у всех цветов Крайнего Севера, запаха не было; когда-то я ловил себя на автоматизме движения – сорвешь букет и поднимаешь его к ноздрям. Но потом я отучился. Утром я рассматривал, что случилось за ночь на моей тропе – вот распрямился ландыш, раздавленный моим сапогом вчера, подался в сторону, но все же ожил. А другой ландыш раздавлен уже навсегда и лежит, как рухнувший телеграфный столб с фарфоровыми изоляторами, и разорванные паутинки с него свисают, как сбитые провода.
А потом тропа вытопталась, и я перестал замечать, что поперек моего пути ложились ветви стланика, те, которые хлестали мне лицо, я обломал и перестал замечать надломы. По сторонам тропки стояли молодые лиственницы лет по ста – они при мне зеленели, при мне осыпали мелкую хвою на тропку. Тропа с каждым днем все темнела и в конце концов стала обыкновенной темно-серой горной тропой. Никто, кроме меня, по ней не ходил. Прыгали на нее синие белки, да следы египетской клинописи куропаток видал я на ней много раз, и треугольный заячий след встречался, но ведь птица и зверь не в счет.
Я по этой собственной тропе ходил почти три года. На ней хорошо писались стихи. Бывало, вернешься из поездки, соберешься на тропу и непременно какую-нибудь строфу выходишь на этой тропе. Я привык к тропе, стал бывать на ней, как в лесном рабочем кабинете. Помню, как в предзимнюю пору холодом, льдом уже схватывало грязь на тропе, и грязь будто засахаривалась, как варенье. И двумя осенями перед снегом я приходил на эту тропу – оставить глубокий след, чтобы на моих глазах затвердел он на всю зиму. И весной, когда снег стаял, я видел мои прошлогодние метки, ступал в старые следы, и стихи писались снова легко. Зимой, конечно, этот кабинет мой пустовал: мороз не дает думать, писать можно только в тепле. А летом я знал все наперечет, все было гораздо пестрей, чем зимой, на этой волшебной тропе – стланик, и лиственницы, и кусты шиповника неизменно приводили какое-нибудь стихотворение, и если не вспоминались чужие стихи подходящего настроения, то бормотались свои, которые я, вернувшись в избу, записывал.
А на третье лето по моей тропе прошел человек. Меня в то время не было дома, я не знаю, был ли это какой-нибудь странствующий геолог, или пеший горный почтальон, или охотник – человек оставил следы тяжелых сапог. С той поры на этой тропе стихи не писались. Чужой след был оставлен весной, и за все лето я не написал на этой тропе ни строчки. А к зиме меня перевели в другое место, да я и не жалел – тропа была безнадежно испорчена.
Вот об этой тропе много раз пытался я написать стихотворение, но так и не сумел написать.