Лежа,одета, увидев

(1)Под окном тормознул состав.(2)Я хлопотал по дому и ухом, привычным кжелезнодорожным звукам, отмечал, что состав идет нетяжелый, чтоон не просто затормозил, но вроде бы и остановился. (3)Непереставая мыть картоху, выглянул в окно.(4)Из вагонов начали спускаться люди, к ним подошли двасолдата с винтовками и сержант с наганом. (5)Сбившись в кучу,вагонные люди о чем-то поговорили с охранниками и, прицепивкотелки к поясам, рассыпались в разные стороны.(6)Что за народ? (7)Заключенные, что ли? …(8)«Пленные! – догадался я, – домой возвращаются. (9)Ну чтож – ауфвидерзейн, фрицы! (10)Вот вы и побывали в России,изучили загадочную русскую землю. (11)Нескоро вам, небось,снова захочется сюда, на экскурсию.(12)В дверь раздался стук, заглушенный обивкой.(13)«Битте!» – крикнул я. (14)Дверь дернулась раз, другой,нехотя отворилась. (15)Внутрь метнулся клуб морозного пара.(16)На пороге, сутулясь, остановился крупный мужик, одетый вмногослойное тряпье, заношенное, грязное, украшенное заплатами.(17)Немец, увидев меня в гимнастерке, замер на пороге.(18)Сзади на него надвигалась дверь, наша тяжелая и каверзнаядверь. (19)Внутренне ликуя, я ждал, как она сейчас шибанет фрица,как он окажется прямо передо мной и увидит, что на мне не простогимнастерка, заношенная и грязная, но на гимнастерке еще и дыркиот наград. (20)Во будет потеха!(21)Ему и поддало. (22)И он оказался передо мной, и все, чтонадо и не надо, увидел. (23)Глаза его, в багровых отеках скрасными прожилками, выпучились еще больше, рот, обметанныйтолстой медной щетиной, открылся. (24)И так вот мы постоялидруг против друга какое-то время, и я попробовал по-настоящемунасладиться торжеством победителя. (25)Но чего уж тут и чемнаслаждаться-то – передо мной был в полном смысле поверженныйвраг.(26)– Что ты хочешь? Чего тебе надо? – по-русски спросил ягостя. (27)И он, быстро отцепив от пояса котелок, протянул егомне: – Вассер! Вассер! Вода! Вода! – а сам косился наразбушевавшуюся плиту, на которой, полная картошки, кипела,выплескиваясь, шипела, пузырилась, брызгалась наша кастрюля.(28)Я подцепил ногой табуретку, пододвинул ее к дверцеплиты и жестом пригласил гостя садиться. (29)Он без церемонийподсел к печке, на корточки – так ему было привычней, и протянулруки к дверце.(30)– Ну, как тебя там? – оглядев накрытый стол, спросил я.(31)– Фриц? Курт? Ганс? (32)– Больше я никаких немецких имен непомнил.(33)Мы ели картошку молча.(34)Я набрал в щепотку соли и почти сердито сыпанул ееперед гостем.(35)– Ешь. Так ешь. Стол чистый.(36)– По-русско ешь! – сказал гость, макнул картошку в соль,возвел лицо к потолку, затрясся головой и весь затрясся, всемтуловищем. (37)Большой, неуклюжий в тряпье, неуклюже, по-мужицки и плакал он, роняя в серую соль прозрачные слезы.(38)– Что... что мы наделаль? (39)Я, я ест фашист, слюгаГитлер, слюга фатерлянд...(40)– Бог отвернулся от людей, отвернулся, – утираясьтряпкой, вынутой из недр лоскутья, потупился Иоганн и,поднявшись с табуретки, начал мне кланяться.(41)Я взял у него котелок и высыпал в него из кастрюлиостатки вареных картошек.(42)– Не надо, не надо! – слабо протестовал Иоганн. – Фрау,киндер... я понимайт, последний кусьок.(43)Я накинул шинель и пошел за дочкой в детский сад.(44)Состав еще стоял против окон. (45)В раскрытых дверях,свесив ноги, тесно сидели пленные и что-то ели из котелков. (46)Неодин я такой жалостливый жил в здешней местности.(47)Мне показалось, что из вагона, стоящего против нашейизбушки, кто-то мне помахал, и я, разом на что-то озлясь, сквозьстиснутые зубы выдавил:(48)– Да поезжайте вы, поезжайте вы все отсюда поскорее.(49)Когда я тащил завернутую в старую шаль дочку домой,состава на путях уже не было. (50)Уехали немцы. (51)Домойуехали. (52)Горя на земле убыло...(В. Астафьев. Веселый солдат)

несметное количество диких растений. Видно, что ребята довольны замеров. На небе сияет солнце. Одеты они легко. 3. На заводе из хлопка прядут нитки. Хлопок с полей убирают хлопкоуборочные машины. 4. По утрам мы с дедушкой удили рыбу, а в дождливую погоду лежали в шалаше на мягких листьях. 5. Утро клонилось к вечеру.

солнцем и давали такую же серую, не охлаждающую тень. На всех скамейках сидели мужчины и женщины, грязно и странно одетые, без платков и шапок, как будто они тут и жили и у них не было другого дома. Были лица равнодушные, злые или распущенные, но на всех на них лежала печать крайнего утомления и пренебрежения к окружающему. Часто чья-нибудь лохматая голова бессильно клонилась на плечо, и тело невольно искало простора для сна, как у третьеклассного пассажира, проехавшего тысячи верст без отдыха, но лечь было негде. По дорожкам расхаживал с палкой ярко-синий сторож и смотрел, чтобы кто-нибудь не развалился на скамейке или не бросился на траву, порыжевшую от солнца, но такую мягкую, такую прохладную. Женщины, всегда одетые более чисто, даже с намеком на моду, были все как будто на одно лицо и одного возраста, хотя иногда попадались совсем старые или молоденькие, почти дети.

неразлучных и давних приятеля. Целыми днями грелись они в лучах южного солнца и, казалось, счастливы были, что море шумит в стороне и не нарушает их спокойного и мирного уюта.

Но вот однажды, когда разгулялся на море шторм, кончилась дружба двух приятелей: одного из них подхватила забежавшая на берег волна и унесла с собой далеко в море. Другой камень, уцепившись за гнилую корягу, сумел удержаться на берегу и долго не мог прийти в себя от страха. А когда немного успокоился, нашёл себе новых друзей. Это были старые, высохшие и потрескавшиеся от времени комья глины. Они с утра до вечера слушали рассказы Камня о том, как он рисковал жизнью, какой подвергался опасности во время шторма. И, ежедневно повторяя им эту историю, Камень, в конце концов, почувствовал себя героем.

Шли годы. Под лучами жаркого солнца Камень и сам растрескался и уже почти ничем не отличался от своих друзей — комьев глины. Но вот набежавшая волна выбросила на берег блестящий Кремень, каких ещё не видали в этих краях.

— Здравствуй, дружище — крикнул он Растрескавшемуся Камню.

Старый Камень был удивлён.

— Извините, я вас впервые вижу.

— Эх, ты Впервые вижу. Забыл, что ли, сколько лет провели мы вместе на этом берегу, прежде чем меня унесло в море?

И он рассказал своему старому другу, что ему пришлось пережить в морской пучине, и как всё-таки там было здорово интересно.

— Пошли со мной — предложил Кремень. — Ты увидишь настоящую жизнь, узнаешь настоящие бури.

Но его друг, Растрескавшийся Камень, посмотрел на комья глины, которые при слове «бури» готовы были совсем рассыпаться от страха, и сказал:

— Нет, это не по мне. Я и здесь прекрасно устроен.

— Что ж, как знаешь — Кремень вскочил на подбежавшую волну и умчался в море.

Долго молчали все оставшиеся на берегу. Наконец Растрескавшийся Камень сказал:

— Повезло ему, вот и зазнался. Разве стоило ради него рисковать жизнью Где же правда Где справедливость?

И комья глины согласились с ним, что справедливости в жизни нет.