Есть у кого-нибудь сочинение с1 "проблема бесчеловечности войны"(почему война является страшнейшим преступлением против человечности?)Скиньте,прошу

Шуршащая песенка
Шуршат осенние кусты
Шуршат на дереве листы
Шуршит камыш
И мышь шурша
В нору спешит
А там тихонечко шуршат
Шесть шустрых маленьких мышат

Султанмахмут Торайгыров осмысливает место человека в грандиозных космических масштабах пространства и времени и его поэзия явление не имевшее аналогий в казахской поэ зии прошлого

коллекции, возможно, более 200 лет. Внутри самовара есть топка. В нее накладывают угли, которые горят и отдают свое тепло воде, налитой в сам самовар. Древесный уголь – это незаменимое топливо для самоваров, и запасались им заранее. Самый лучший самоварный уголь – березовый. Это о нем Иван Сергеевич Шмелев писал: «Какой-то звонкий он, особенный». Если вдруг затухнут угли в топке, то на помощь приходил обыкновенный сапог, старый, поношенный, уже негодный. Голенище его надевали на верхнюю часть топки, и сапог в руках человека выполнял ту же работу, что и кузнечные мехи в печи-горне. Самоварный дымок выходил через имеющуюся трубу. В избе самовар обычно ставили около печи, чтобы дым попадал в печной дымоход. Хозяйка все время присматривала, как горят в топке угли: тлеют ли они, горят ли сильно, разгораются хорошо или еле-еле. С самоваром связано множество примет. Уголек нечаянно обронили – быть гостям. Гудит? Мороз крепкий сулит. Пищит? Из дому хозяев выживает. Чем они ему не по нраву? Растопить с первого раза не умеют, или на стол не вовремя подают, или подадут, да с виду он такой, что впору с глаз долой убирать, стыдно гостям показать... Иной раз не углядят – и выкипит вода в самоваре. Скорей новый надо ставить: вдруг ненароком кто зайдет. Зима ведь каждого прохожего в избу гонит. Трудолюбивые хозяйки так начищали свой самовар, что как в зеркало в него смотрись. Полюбуется на себя хозяйка да улыбнется. А улыбка, как известно, всех красит. В народе на этот счет говорят: «Что сама-то сияешь, как самовар?». Самовары чаще всего делали из меди или латуни – сплава меди с цинком и с другими металлами. Латунь намного дешевле, а по цвету ничуть не уступает меди. Раньше в любой избе самовару на столе отводилось самое видное и почетное место. Приходилось переезжать семье в новую избу – в первую очередь самовар перевозили, а потом уж все остальное. Если поздней осенью или зимой холодной снаряжали кого-нибудь в дальнюю дорогу, то в сани зачастую и горячий самовар ставили. Около него, как у печи, согреться можно в дороге да кипяточку попить, если захочется. Угольный самовар тем и замечателен, что, пока угли в нем не перегорели, вода остается горячей. Самый большой самовар в музее этнографии вмещает два ведра воды. Настоящий самоварище! Сколько человек можно из него чаем напоить! А самый маленький рассчитан всего лишь на один литр. Но все они – и большие, и маленькие – как братья родные: «четыре ноги, два уха, один нос и брюхо». Самовары похожи друг на друга, но двух совсем одинаковых все равно не найдешь. Жаль немного, что на смену угольным самоварам пришли электрические. Хочешь горячего чаю попить – не мешкай. Долго он не ждет – вода остынет. А чай горячим должен быть.

1.Определите стиль текста (докажите своё мнение).

2.Определите тип текста (докажите своё мнение)

3.Найдите в тексте две-три пары синонимов, дополните данный синонимический ряд своими примерами.

4.Определите способ связи между предложениями первого абзаца.

5.Произведите морфемный разбор слов: замечателен, предназначен, внутри, голенище, нечаянно.

6. Произведите морфологический разбор глагола ЗАХОЧЕТСЯ

7.Произведите синтаксический разбор предложения "Угольный самовар тем и замечателен, что, пока угли в нем не перегорели, вода остается горячей."

8.Укажите, какова роль односоставных предложений в тексте.

9.Напишите сочинение-рецензию по этому тексту.

Помогите пожалуйста чем сможете

Карыж Глушковского района Курской области.
До полного благополучия было еще далеко, но в детдоме стали появляться первые признаки перемен. Дети понемногу становились доверчивее, добрее. Потихоньку крепла дисциплина. И все же здесь по-прежнему держались старые порядки.
Сижу в учительской. Входит завхоз. Прервав разговор, обращается к завучу:
— Нина Петровна, дай какую-нибудь девочку. Пусть ко мне домой ведро отнесет.
Голос у завхоза тусклый, ровный. Ни волнения, ни сомнения в нем нет. Обычное дело — отнести домой ведро ворованного сахара. Только и всего.
То, что завхоз нечист на руку, тут знают все. Привыкли. Никто не подает голоса. И все-таки смотрю на Нину Петровну. Может быть, хоть на этот раз взволнуется ее сердце. Неужели даже не укорит! Очень живо себе представляю, как встанет она и гневно бросит ему в лицо:
— Слушай, Владимир Иванович, раз уж тащишь, так тащил бы хоть сам. Тебе еще девочку подавай. Постыдись!
Но Нина Петровна к просьбе завхоза относится с полным пони манием. Ведро-то тяжелое, а годы у человека не юношеские, как не помочь. Она выходит в коридор. Выискивает глазами кого-то и зовет:
— Лида, поди сюда. Помоги Владимиру Ивановичу отнести ведро.
Девочка покорно берет доверху наполненное ведро и, изогнув шись, волочит его вслед за размеренно вышагивающим завхозом.
Никаких продуманных намерений у меня не было. Все вышло само собой. Быстро, словно кто-то толкнул меня, я бросилась впе ред и загородила завхозу путь. Задыхаясь, заговорила ему прямо в лицо:
— Куда это вы сахар потащили? А ну живо несите назад! Со всем обнаглел! Средь бела дня детей обкрадывает. Только попро буй еще!..
На щеках у меня красные пятна. Не послушается, вцеплюсь в ведро, драться буду, кусаться, а сахар не отдам.
Несколько секунд он смотрит на меня, словно пытаясь понять, какая муха меня укусила. Кажется, понимает. Молча мнется с ноги на ногу, и даже подобие румянца выступает на небритых щеках. Ничего не говорит. Берет из Лидиных рук ведро, возвращается и подрагивающими руками послушно ссыпает сахар назад.
Я ждала мести, подвохов, ругательств за своей спиной — неви димой, но выматывающей нервы повседневной борьбы. Получи лось совсем иначе. Буквально через несколько дней завхоз подал заявление и по собственному желанию покинул наш детский дом. Словно только того и ждал, пока кто-нибудь напомнит ему, что красть нехорошо.
Как мало понадобилось, чтобы пресечь это зло! Ни борьбы, ни нервов, ни жертв. Наверное, итог был бы в точности таким же, очу тись на моем месте любой другой человек. Почему же воспитатели наши, в общем-то честные люди, предпочитали ничего не заме чать? Оглядываясь назад, я и сейчас склонна полагать, что молча ние — это даже худшее зло, чем воровство нашего недобросовест ного завхоза. Быть может, и не пропащий был он человек. Поймай он хоть раз чей-нибудь укоряющий взгляд, услышь слово осужде ния из уст своих коллег, ничего бы такого вообще не случилось. Но молчание (столь удобное для ленивых душ) одного сделало жули ком, на других бросило тень соучастия.

(1)Москва поглощает огромное количество цветов, и цены на них всегда высокие.
(2)Но отчего же москвичи платят так дорого за один цветок? (3)Отчего вообще люди платят за цветы деньги? (4)Наверное, оттого, что существует потребность в красоте. (5)Если же вспомнить цены, то придётся сделать вывод, что у людей теперь голод на красоту и голод на общение с живой природой, приобщение к ней, связь с ней, хотя бы мимолётную.

(6)Тем более что в цветах мы имеем дело не с какой-нибудь псевдокрасотой, а с идеалом и образцом. (7)Тут не может быть никакого обмана, никакого риска. (8)Хрустальная ваза, фарфоровая чашка, бронзовый подсвечник, акварель, кружево, ювелирное изделие... (9)Тут всё зависит от мастерства и от вкуса. (10)Вещь может быть дорогой, но некрасивой, безвкусной. (11)Надо и самому, покупая, обладать если не отточенным вкусом и чувством подлинного, то хотя бы пониманием, чтобы не купить вместо вещи, исполненной благородства, вещь аляповатую, помпезную, пошлую, лишь с претензией на благородство и подлинность.

(12)Но природа жульничать не умеет. (13)Согласимся, что цветочек кислицы не тюльпан. (14)С одним тюльпаном можно прийти в дом, а с одним цветочком кислицы — скудновато. (15)Но это лишь наша человеческая условность. (16)Приглядимся к нему, к цветочку величиной с ноготок мизинца, и мы увидим, что он такое же совершенство, как и огромная по сравнению с ним, тяжёлая чаша тюльпана, а может быть, даже изящнее её... (17)Что касается подлинности, то вопроса не существует.

(18)Но, конечно, лучше, когда красоту не надо разглядывать, напрягая зрение. (19)Мимо цветочков кислицы можно пройти, не заметив их, а мимо тюльпана не пройдёшь. (20)Недаром, как известно, он был одно время предметом страстного увлечения человечества.

(21)Однако и кроме возведения время от времени в культ какого-нибудь одного цветка, цветы имеют над людьми незаметную, но постоянную власть. (22)Потребность в них была велика во все времена. (23)Более того, по отношению общества к Цветам можно было во все времена судить о самом обществе и о его здоровье либо болезни, о его тонусе и характере. (24)Государство в расцвете и силе — во всём мера. (25)Цветы в большой цене, однако без каких-либо патологических отклонений. (26)С разложением государственной крепости отношение к цветам принимает черты излишества и болезненности. (27)Разве это не своеобразный барометр?

(28)У нас так же, как и везде в цивилизованном мире, цветами встречают новорождённого и провожают покойника, приветствуют именинника и благодарят артиста. (29)Но вот как могут цветы сочетаться с этими немытыми лестничными стёклами, с этими тёмными побитыми стенами? (30)И с этим запахом в подъезде, и с этим лифтом, исцарапанным внутри острым гвоздём?..

Когда-то, очень давно, на фронте, я любил рассматривать трофейное оружие.
Гладко отшлифованный металл офицерских парабеллумов отливал вороненой чернотой, рубчатая рукоятка как бы сама просилась в объятия ладони, спусковая скоба, тоже до щекотной скользкости отполированная, требовала погладить ее, просунуть указательный палец к твердой упругости спускового крючка; предохранительная кнопка легко сдвигалась, освобождая золотистые патроны к действию,— во всем готовом к убийству механизме была чуждая томящая красота, какая-то тупая сила призыва к власти над другим человеком, к угрозе и подавлению.
Браунинги и маленькие Вальтеры поражали своей игрушечной миниатюрностью, никелем ствольных коробок, пленительным перламутром рукояток, изящными мушками над круглыми дульными выходами — в этих пистолетах все было удобно, аккуратно, все сияло женственной нежностью, и была ласковая смертельная красота в легких и прохладных крошечных пульках.
И как гармонично сконструирован был немецкий шмайссер, почти невесомый, совершенный по своей форме автомат, сколько человеческого таланта было вложено в его эстетическую стройность прямых линий и металлических изгибов, манящих покорностью и словно ждущих прикосновения к себе.
Тогда, более тридцати лет назад, я многого не понимал и думал: наше оружие грубее немецкого, и лишь подсознательно чувствовал некую противоестественность в утонченной красоте орудия смерти, оформленного, как дорогая игрушка, руками самих людей, смертельных, недолговечных.
Теперь же, проходя по залам музеев, увешанных оружием всех времен — пищалями, саблями, кортиками, кинжалами, секирами, пистолетами,— видя роскошную инкрустацию оружейных лож, бриллианты, вправленные в эфесы, золото, сверкающее в рукоятках мечей, я с тошнотным чувством сопротивления спрашиваю себя: «Почему люди, подверженные, как и все на земле, ранней или поздней смерти, делали и делают оружие красивым, даже изящным, подобным предмету искусства? Есть ли какой-нибудь смысл в том, что железная красота убивает самую высшую красоту творения — чело-веческую жизнь?»