Лет пять назад, когда Митя еще только поступал в школу, его отец, капитан дальнего плавания, привез из Африки странное яйцо.

предложения:Он ещё не помнил,чтобы она когда-нибудь не дождалась его возвращения

трубы, помогал слесарям. Он не чурался никакого труда, одинаково весело спешил и за гаечным ключом и за пачкой «Беломора», держал, где просили, долбил, где приказывали, но принципов своих не нарушал. И с самого начала поставил в известность бригаду:

— Только я, это… Не курю. Вот. Лучше не предлагайте.

— Чахотка, что ли?-участливо спросил старший.

— Спортом занимаюсь. Это. Легкая атлетика. Говорил Артем всегда скверно и хмуро стеснялся. Ему мучительно не хватало слов, и спасительное «это» звучало в его речах чаще всего остального. Тут была какая-то странность, потому что читал Артем много и жадно, письменные писал не хуже других, а с устным выходила одна неприятность. И поэтому Артем еще с четвертого класса преданно возлюбил науки точные и люто возненавидел все предметы, где надо много говорить. Приглашение его к доске всегда вызывало приступ веселья в классе. Остряки изощрялись в подсказках, зануды подсчитывали, сколько раз прозвучало «это», а самолюбивый Артем страдал не только морально, но и физически, до натуральной боли в животе.

— Ну, я же с тобой нормально говорю? — жаловался он лучшему другу Жорке Ландысу. — И ничего у меня не болит, и пот не прошибает, и про этого… про Рахметова могу рассказать. А в классе не могу.

— Ну, еще бы. Ты у доски помираешь, а она гляделки пялит.

— Кто она? Кто она?-сердился Артем.-Ты, это… Знаешь, кончай эти штучки.

Но она была. Она появилась в конце пятого класса, когда в стеклах плавилось солнце, орали воробьи, а хмурый Григорий Андреевич — классный руководитель, имеющий скверную привычку по всем поводам вызывать родителей, — принес микроскоп.

Собственно, она существовала и раньше. Существовала где-то впереди, в противном мире девчонок и отличников, и Артем ее не видел. Не видел самым естественным образом, будто взгляд его проходил сквозь все ее косички и бантики. И ему жилось хорошо, и ей, наверное, тоже.

До конца мая в пятом классе. До того дня, когда Григ принес микроскоп и забыл предметные стекла.

— Не трогать, — сказал он и ушел.

А Артем остался у доски, поскольку был дежурным и не получил разрешения сесть на место. Григ задерживался, класс развлекался, как мог, и скоро с «Камчатки» к доске стала летать пустая сумка тихого отличника Вовика Храмова. Вовик не протестовал, увлеченный берроузовским «Тарзаном», сумку швыряли через весь класс, Артем картинно ловил ее и кидал обратно. И так шло до поры, пока он не сплоховал, и не угодил сумкой в микроскоп.

Григ вошел, когда микроскоп грохнулся на пол. Класс замер, «Камчатка» пригнулась к партам, отличники съежились, а остальное население в бесстрашном любопытстве вытянуло шеи. Пауза была длинной; Григ поднял микроскоп, и в нем что-то зазвенело, как в пустой бутылке.

— Кто? — шепотом спросил Григ.

Если б он закричал, все было бы проще, но тогда Артем так бы и не узнал, кто такая она. Но Григ спросил тем самым шепотом, от которого в жилах пятиклассников вся кровь свернулась в трусливый комочек.

— Кто это сделал?

— Я! — звонко сказала Зиночка. — Честное-пречестное, но не нарочно.

Именно в тот миг Артем понял, что она — это Зина Коваленко. Понял сразу и на всю жизнь. Это было великое открытие, и Артем свято хранил его в тайне. Это было нечто чрезвычайно серьезное и радостное, но радость Артем не спешил реализовать ни сегодня, ни завтра, ни вообще в обозримые времена.

используя текст и взяв используя высказывания два или три предложения:

(1) Весть о юбилее принесла не только внучка, но и открытка в почтовом ящике, приглашающая «всех выпускников школы принять участие в торжестве». (2) Наверное, сама Ирина не вспомнила бы. (3) Шутка сказать – пятьдесят лет! (4) Зато помнила аппетитные стопы ярко-жёлтых кирпичей на пустыре и рабочих в длинных фартуках, которые нагружали кирпичами тачки, а потом подвозили их каменщикам... (5) Когда здание было построено, оно оказалось школой, а Ирочка – первоклассницей. (6) Нечего было и думать о том, чтобы собрать всех, кто здесь учился. (7) Поэтому торжество проводили в клубе авиационного училища, что располагалось прямо напротив школы. (8) Бабушка волновалась, почти как семилетняя Ирочка, пятьдесят лет назад вошедшая в залитый солнцем класс. (9) Директор взял в руки звонок – бронзовый, величиной с чайник, колокольчик, тот самый! – потряс и поставил обратно. (10) Чистый и громкий звон рассыпался осколками по всему залу, застыл в складках кумачовой скатерти, спрятался под крышкой рояля, шмыгнул на подоконники и замер за тяжёлыми портьерами…
(11) О чём говорили, Ирина не запомнила. (12) Когда начинали аплодировать, она тоже аплодировала. (13) Но вот заговорила высокая учительница с косами короной: (14) «Когда школа впервые распахнула свои двери, Ирина Григорьевна оказалась в числе тех, кто пошёл учиться в первый класс. (15) Мы не знаем, как сложилась судьба её одноклассников: нам никого не удалось разыскать... (16) Послушаем, что нам расскажет первая выпускница школы, а ныне заслуженная швея-мотористка швейной фабрики». (17) Ирина растерялась, словно её вызвали к доске, а урок не приготовлен.
(18) «Подумать только, так давно...» (19) Подумала вслух, и стало совсем тихо; она тоже замолчала. (20) «Я о деревьях думаю, о липах. (21) Вот они стоят вокруг школы, а ведь когда нас привели, они совсем малютками были, не выше нас самих. (22) Тонкие росточки; и не скажешь, что деревья, как веточки. (23) Посадили вокруг школы, со всех сторон».
(24) Помолчала, глядя в окно и не видя, как внимательно рассматривают её лицо, ярко-белую прядь в чёрных волосах и старенькое шерстяное платье, повернулась лицом к залу: (25) А теперь они выше школы! (26) Если бы те, кто со мной учился, могли их увидеть! (27) Хорошо, если живы. (28) А ведь много кто на войне сгинул. (29) Может, под другими деревьями лежат…
(30) Первым встал, захлопал младший брат. (31) На его пиджаке тенькали медали. (32) Аплодировал весь зал. (33) Ирина хотела досказать: мы уйдём, а деревья останутся. (34) Но директор тоже поднялся и хлопал стоя. (35) К ней подбежала девочка, чтобы вручить розу «от имени пятого «А» класса». (36) Роза была тёмно-красного цвета и пахла уличным холодом.
(37) Волнение не проходило, было таким сильным, что Ирина плохо слышала других выступавших...
(38) Через несколько дней пришла дочка Тайка с коробкой пирожных. (39) Пили чай. (40) Внучка Лёлька искусно выгребла из эклера крем и теперь ела «обложку». (41) Таечка деликатно откусывала безе, и на яркой помаде оседали белые крупинки. (42) «Ты ведь любишь безе, мама?» (43) Тайка удивлённо смотрела, как мать режет бородинский хлеб. (44) «Среда, постный день у меня», – объяснила Ирина. (45) «Ты домой забери, куда нам столько; или Надю угости».
(46) Дочка задержалась в комнате соседки. (47) Пока Ирина мыла посуду, оттуда слышался её весёлый голос и Надин поощрительный смех. (48) Разговор шёл о школьном празднике. (49) «…Скука смертная: директор долдонит, завуч. (50) А дальше – хоть стой, хоть падай: моя матушка речугу толкала. (51) Я думала, что сквозь землю провалюсь, честное слово!» (52) Дружно засмеялись, и Тайка сквозь смех продолжала: «…о пользе зелёных насаждений. (53) В общем, чёрт-те что и сбоку бантик».

субботу, когда увидела своих "птенцов" на лестнице. Помогите, укажите кол-во грамматических основ.

слова, своеобразным и неповторимым. “Многолик” потому, что были и еще Куприны: один – землемер, другой – грузчик, третий – рыбак, а еще – учетчик на заводе, спортсмен, носильщик на вокзале, певец в хоре. И много, много других. Но все это рабочее воинство совмещалось в одном лице – писателе Куприне.

Почему так часто менял он свои профессии? Какая сила толкала его натягивать брезентовую робу, надевать каску и мчаться на пожарных лошадях? Что заставляло его сутками, до ломоты в руках, разгружать баржи с арбузами, кирпичом, цементом? Не решил ли он изучить все ремесла и “отображать” потом жизнь во всем ее многообразии?!

Все было значительно проще: он был очень любопытным и любознательным человеком. Его любопытство вызывал и новый вид труда, и новые люди, занятые в нем. Ведь профессия оставляет на человеке свой отпечаток, придает ему своеобразие, делает одного непохожим на другого. “Среди грузчиков в одесском порту, фокусников, воров и уличных музыкантов, – говорил Куприн, – встречались люди с самыми неожиданными биографиями – фантазеры и мечтатели с широкой и нежной душой”.

Когда Александр Иванович решил поступить в рыболовецкую артель, ему устроили экзамен: испытали силу, ловкость. И только потом приняли равноправным членом. О том, что он писатель, никто не догадывался. И Куприн наравне со всеми тянул сети, разгружал баркас, мыл палубу после очередного рейса.

Тяжелый физический труд давал ему разрядку. Писатель страдал, если ему приходилось быть замурованным в четырех стенах кабинета. Так, в 1908 году суд приговорил его “за опорочение представителя правительственной власти” вице-адмирала Чухнина к десятидневному домашнему аресту или денежному штрафу. Куприн согласился на арест. Три дня протомился и затосковал. На пятый стал упрашивать, чтобы оставшиеся дни заменили денежным штрафом!

Любопытно, что Куприна меньше тянуло к людям так называемого “интеллигентного” и канцелярского труда. Он был убежден: ничто не дает такой богатый материал, как близкое знакомство с простым людом. Непосредственное участие в труде, а не наблюдение со стороны становилось для Куприна уже фактом творчества, той необходимой почвой, которая питала его знания, фантазию.

Бурный темперамент не давал писателю подолгу заниматься литературным трудом. Он так же резко охладевал к работе, как горячо и энергично приступал к ней. Даже во время творческого подъема писатель мог бросить рукопись ради случайно встретившегося “интересного человека” или писать в таких условиях, в которых иной литератор не составил бы и двух фраз.

Иногда Куприн вдруг прерывал работу, бросал на половине, если убеждался, что не даются ему “точные” слова. Он трудился как мастер-ювелир, отчеканивая фразы. Меткое слово, услышанное случайно, афоризм, художественная деталь – все записывал Куприн в записную книжку. Придет время – и все может понадобиться. Книжки хранят сотни таких заметок, кусочков разговора.

Год проходит за годом. Писатель все дальше и дальше уходит от нас в историю. Не стареют лишь его книги