зачем людям понадобилось письмо
10-11 класс
|
чтобы писать своим дальним родствиникам
Конечно, странный вопрос, но попробую ответить.
Людям понадобилось письмо, чтобы они могли писать обо всём происходящем далеко-далеко родственникам. Чтобы те читали и отвечали.
Другие вопросы из категории
Пятьдесят, семьсот, восемьсот
И.п. (кто? что?)
Р.п. (кого? чего?)
Д.п. (кому? чему?)
В.п. (кого? что?)
Т.п. (кем? чем?)
П.n. ( о ком? о чём?) Помогите пожалуйста!!!
- и все? И мое горячее тело уже не будет горячим?.. Пусть будут страдания. Кто сказал, что я боюсь страдать? Это дома я многого боялся. Дома. А теперь я все уже узнал, все попробовал. Разве не достаточно одному столько знать? Я ведь пригожусь для жизни. Помогите мне. Ведь это даже смешно - убивать человека, который ничего не успел совершить. Я даже десятого класса не кончил. Помогите мне. Я не о любви говорю. Черт с ней, с любовью. Я согласен не любить. В конце концов,
я уже любил. С меня хватит, если на то пошло. У меня мама есть. Что будет с ней?.. А вы знаете, как сладко, когда мама гладит по голове? Я еще не успел от этого отвыкнуть. Я еще нигде толком не побывал. Я, например, не был еще на Валдае. Мне ведь нужно посмотреть, что это за Валдай? Нужно? Кто-то ведь написал: "...И колокольчик - дар Валдая..." А я даже таких строчек написать не смогу. Помогите мне. Я все пройду. До самого конца. Я буду стрелять по фашистам, как снайпер, буду единоборствовать с танками, буду голодать, не спать, мучиться...
Кому я говорю все это? У кого прошу помощи? Может быть, вот у них, у этих бревен, которыми укреплен блиндаж? Они и сами не рады, что здесь торчат. Они ведь соснами шумели так недавно... А когда мы уезжали на фронт, помнишь нашу теплушку? Ах да, конечно же, помню. Мы стояли у раскрытых дверей и пели какую-то торжественную песню. И у нас были гордо подняты
головы. А эшелон стоял на запасных путях. Где? На Курском вокзале. По домам нас не пустили. Я только успел позвонить домой. Наших никого не было. Только старуха соседка Ирина Макаровна. Злая, подлая старуха. Сколько она мне крови попортила! Она спросила меня, где стоит эшелон.
- Жалко, - лицемерно сказала она, - не сможет мама повидаться-то с тобой.
И я повесил трубку и вернулся к своим. А через час появилась у вагона Ирина Макаровна и сунула мне сверток. А потом, когда мы пели, она стояла в маленькой толпе случайных женщин. Кто она мне? Прощай, Ирина Макаровна. Прости меня, разве я знал? Я никогда не смогу понять это... Может быть, ты и есть то лицо, у которого следует просить защиты? Тогда защити меня. Я не хочу умереть. Говорю об этом прямо и не стыжусь...
В свертке были сухари и четвертинка подсолнечного масла. И я поклялся сохранить один сухарь как реликвию... Съел. Значит, не смог сделать такого пустяка? А чего же я прошу? А разве не сам я, когда прилетела "рама" и все полезли по щелям, стоял на виду?
- Лезь скорей! - кричали мне.
А я не прятался. Ходил один и посмеивался вслух. Если бы они знали, что у меня внутри делается! А я не могу побежать на виду у всех. Пусть никто не знает, что мне страшно. Но себе-то самому я могу сказать правду? Вот я и говорю. Я сам себе судья. Я имею на это право. Я не Петька Любимов. Помнишь Петьку Любимова? Ну, конечно, помню. Петр Лаврентьевич Любимов. Мой
сосед по квартире. Когда началась война, он по вечерам выходил на кухню и говорил:
- Немцы, паскуды, прут... Надо всем вставать на защиту. Вот у меня рука подживет - пойду добровольцем.
- Тебя и так призовут, Петенька, - говорили ему.
- Так - не штука. Так всякий пойдет. А когда Родина в опасности, нужно не ждать. Самому идти. - И спрашивает меня:
- А ты Родину-то любишь?
- Люблю, - говорил я. - Этому меня еще в первом классе научили.
А однажды я встретил его в военкомате. Это когда я повестки разносил. Он меня не видел. Разговаривал с капитаном каким-то.
- Товарищ капитан, - сказал он, - вот я освобождение принес.
- Какое освобождение?
- Броня. Как специалист броню получил. Не хотят меня на производстве отпускать...
- Ну зайдите вон туда и оформляйте. Броню так броню, - сказал капитан.
Броня так броня. Вот так Петька. Какой же он специалист незаменимый, когда он часовщиком на Арбате в мастерской работал. И пошел Петька оформляться. Прошел мимо меня. Прошел. Остановился. Покраснел.
- Видал? - спросил меня. - Вот так
Читайте также
Доказывать, что грамотность наших школьников сильно
понизилась, значило бы ломиться в открытую дверь. Это обнаруживается на
приёмных экзаменах в высшие учебные заведения и техникумы; на уровне
грамотности машинисток и переписчиц, недавно окончивших школу; при
обследованиях школ, и вообще везде, где
приходится наблюдать людей, обучавшихся письму последнее время. Не надо,
конечно, думать, что в прежнее время по этой части всё обстояло благополучно;
вопрос о поднятии грамотности всегда стоял на очереди. Но надо откровенно
признать, что сейчас этот вопрос приобрёл совершенно необычную остроту
испещрённым крючочками, чёрточками, завитками, точками. Видимо, кто-то взял перо и, обмакнув его в чернила, исписал листок словами и разрисовал рисунками.
— Зачем тебе понадобилось подвергать меня такому неслыханному унижению? — в сердцах спросил опечаленный листок у стоявшей на столе чернильницы. — Твои несмываемые чернила запятнали мою белизну и испортили бумагу навек! Кому я теперь такой буду нужен?
— Не тужи! — ласково ответила чернильница. — Тебя вовсе не хотели унизить и не запятнали, а лишь сделали нужную запись. И теперь ты уже не простой клочок бумаги, а написанное послание. Отныне ты хранишь мысль человека, и в этом твоё прямое назначение и великая ценность.
Добрая чернильница оказалась права. Прибираясь как-то на письменном столе, человек увидел беспорядочно разбросанные пожелтевшие от времени листки. Он собрал их и хотел было бросить в горящий камин, как вдруг заметил тот самый «запятнанный» листок. Выбросив за ненадобностью запылившиеся бумажки, человек бережно положил исписанный листок в ящик стола, дабы сохранить как послание разума.
И думать нечего: он совершенно чужой мне человек. . .
Когда я смотрю на фотографии, я едва могу представить себе, какой он сейчас, как говорит, смеется, как держит на руках свою маленькую дочь. Кажется, ее зовут Марина. . .Впрочем, все это ни к чему. Мы уже давно совершенно чужие люди. . .
Мама рассталась с отцом лет десять назад. И хотя она уверяет меня, что я не могу ничего помнить, как как была слишком мала, я помню. Разве это можно забыть?... Эти натянутые ночные разговоры на кухне, когда они вдруг стали официально называть друг друга по имени-отчеству: >. Им казалось, они говорят тихо, а для меня вокруг словно грохотали взрывы, раздирающие маленький уютный мир в клочья. Я прятала голову под подушкой, но даже там невозможно было спрятаться от этой страшной канонады.. .
Нет. . .Правильно мама говорит: не нужно вспоминать. Мы уже давно совершенно чужие люди. Прошло столько лет. Да. было больно и страшно, но постепенно все улеглось, забылось. . .разве только иногда неожиданно всплывает в памяти тот снежно-солнечный зимний день, когда он, раскрасневшийся, уставший, но такой счастливый, вез нас с мамой на санках, а потом мы пили обжигающе горячий чай из термоса - неповторимый вкус детства.... Или то летнее утро, когда, катаясь на велосипеде, я упала и сломала ногу. Отец нес нес меня на руках до самой больницы, и я чувствовала силу и тепло его рук.... Или. . .
Нет! Никаких > . Не нужно вспоминать. Мы уже давно совершенно чужие люди. Между нами пропасть, десять лет, когда когда каждый жил своей жизнью. И хорошо, что так получилось. Я привыкла свободное время проводить одна или с друзьями, быстро повзрослела, стала самостоятельной. Иногда мне даже кажется, что в моей жизни, кроме мамы, никого никогда не было. . .
А недавно от него пришло письмо: он приехал, вернулся из-за границы, где работал несколько лет, и хочет со мной встретиться. Зачем? . .Мы уже давно совершенно. .
Кто там? ! Такой знакомый силуэт у нашей калитки.... > - на берегу кричу я, а густо исписанные листы бумаги сыплются из моего дневника и, подхваченные ветром, летят прочь.
( По Г. И. Андрееву*)