Вот он схватил в рот соломинку и упал на спину и ногами соломинку подбрасывает.

у Данилы не было возможности точно определить время.

2) сориентироваться во времени вам поможет мобильный телефон.

3) вы не сможете правильно распределить время на экзамене.

4) существует множество других способов узнать время.

Но не все еще он перевидел сегодня.
Из оврага выбрался солдат в маскхалате, измазанном глиной. Лицо у него было будто из чугуна отлито: черное, костлявое, с воспаленными глазами. Он стремительно шел улицей, не меняя шага, свернул в огород, где сидели вокруг подожженного сарая пленные немцы, жевали что-то и грелись.
- Греетесь, живодеры! - глухо произнес солдат и начал срывать через голову ремень автомата. Сбил шапку на снег, автомат запутался в башлыке маскхалата, он рванул его, расцарапав пряжкой ухо.
- Я вас нагрею! Сейчас, сейчас... - Солдат срывающимися пальцами поднимал затвор автомата.
Борис кинулся к нему и не успел. Брызнули пули по снегу, один простреленный немец забился у костра, а другой рухнул в огонь. Вспугнутым вороньем загорготали пленные, бросаясь врассыпную. Солдат в маскхалате подпрыгивал так, будто подбрасывало его самой землею, скаля зубы, что-то дико орал и слепо жарил куда попало очередями.
- Ложись! - Борис упал на одного из пленных, вдавил его в снег.
Патроны в диске кончились. Солдат все давил и давил на спуск, не переставая кричать и подпрыгивать. Пленные бежали из дома, лезли в хлев, падали, проваливаясь в снегу. Борис вырвал из рук солдата автомат, схватился с ним, оба упали. Солдат шарил по поясу, искал гранату - не нашел, разодрал маскхалат на груди.
- Маришку сожгли-и-и! Селян всех... Всех загнали в церковь! Всех сожгли-и-и! Мамку! Крестную! Всех! Всю деревню! Я их тыщу... Тыщу прикончу! Резать буду, грызть!
-Тихо, друг, тихо! - успокоил солдата Борис, и тот перестал биться, сел на снегу, озираясь, сверкал глазами, все еще накаленными. Он разжал кулаки так сильно стиснутые, что от ногтей остались красные вмятины на ладонях, облизал искусанные губы, схватился за голову, уткнулся лицом в снег и зашелся в беззвучном плаче.
А в ближней полуразбитой хате военный врач с засученными рукавами бурого халата перевязывал раненых, не спрашивая и не глядя: свой это или чужой.
И лежали раненые вповалку: и наши, и чужие, стонали, вскрикивали, иные курили, ожидая отправки. Старший сержант с наискось перевязанным лицом и наплывающими под глаза синяками послюнявил цигарку, прижег ее и засунул ее в рот неподвижно глядевшему в пробитый потолок пожилому немцу..."

Напишите эссе.Какую проблему выдвигает автор?ваша позиция?примеры?вывод

на пол странички

О сенокосе из кн. «Капля росы» (Солоухин)
Последний раз участвовать в покосе мне привелось лет пять или шесть назад. Я приехал на побывку в село, а был разгар сенокоса. С вечера я и не думал идти косить, но застучали по наковаленкам молоточки, и какая-то' волна подмыла, разбудоражила, подумалось: почему бы и не сходить?
Вечернее время было упущено, а косы в нашем собственном хозяйстве не оказалось: давно некому было косить.
— Да возьми косу у Ивана Васильевича Кунина! — посоветовал мне сосед — Он теперь престарелый, сам не ходит, а коса у него, сам знаешь, первая была коса.
Еще от церковной ограды увидел я огонек цигарки возле Кунина дома. Я поздоровался с Иваном Васильевичем и сел рядом.
— Что, — сквозь кашель от махорочного дыма спросил старик, — воздухом дышишь?
— Решил вот сходить с мужиками на покос. Иван Васильевич пошел в избу. Было слышно, как
он прошел в потемках сенями и скрипнул дверью из сеней на двор. Вскоре он появился с двумя косами.
— На, вот тебе коса, смотри не сломай, поаккуратней!
— А вторая зачем, на выбор?
— Этой я сам буду косить. Разбередил ты меня, паря. Может, последний разочек-Привычным движением Иван Васильевич вскинул
косу к себе на плечо.
Косцы не удивились, когда увидели Ивана Васильевича. Его хотели поставить впереди, по старой привычке. Но он решительно отказался идти впереди и встал сзади.
Трава, как нарочно, уродилась невпрокос. Такая трава силенок требует куда как больше, чем реденькая, невзрачная травишка.
Мы поторговались немного с Иваном Васильевичем, кому идти самым задним: ему или мне — и он уговорил меня идти вперед. Некоторое время я косил увлеченно, забыв про все, но вскоре услышал, как старик шаркает косой по самым моим пяткам.
— Могу! Могу! — раздалось сзади сначала негромкое причитание. — Могу! Пошел! Коси! Живей! Не мешкай! — закричал Иван Васильевич уже громко.
Я прибавил шагу, но поняв, что не уйти, решил пропустить разошедшегося старика вперед. Он встал на мой прокос, благо прокос был не узок, и вскоре, как и меня, смял еще одного косца, который тоне пропустил его, и вот Иван Васильевич настиг третьего.
Он остановился, тяжело дыша, рот его был открыт, но глаза старика горели живо и радостно. Схватив горсть травы, старик вытер ею мокрое, налившееся кровью лицо, и травяная мелочь прилипла к морщинистой стариковской коже, и стало не понять, отчего так мокры щеки: от пота, от росы или от слез совершившейся радости.
Когда снова начали косить, Иван Васильевич опять пропустил меня вперед.
— Ты иди... Иди... Не бойся. Я теперь тихонечко, по-стариковски... Помахал и будет... Кости мои немазаны...
Я шел впереди и думал: что же такое таится в ней, в извечной работе земледельца, что и самая тяжелая она, и не самая-самая благодарная, но вот привораживает к себе человека так, что, и на ладан дыша, берет он ту самую косу, которой кашивал в молодости, и идет, и косит, да еще и плачет от радости?

выразителен, многообразно связан с жизнью каждого человека и всего общества».Аргументируя свой ответ, приведите 2 (два) примера из прочитанного текста.Приводя примеры, указывайте номера нужных предложений или применяйте цитирование.Вы можете писать работу в научном или публицистическом стиле, раскрывая тему на лингвистическом материале. Начать сочинение Вы можете словами М.В. Панова.Объём сочинения должен составлять не менее 100-140 cлов.

Вот текст:(1)26 апреля 1909 года. (2)Пасмурный, серенький денек. (3)Весна еще только вся в предчувствиях. (4)Толпы людей движутся по Пречистенскому бульвару к Арбатской площади. (5)Многие пришли на открытие памятника Н.В. Гоголю. (6)Дело не только в жажде зрелищ, до которых Москва всегда охоча. (7)Создание его – дело всенародное, задуманное давно и наконец осуществленное. (8)Сам памятник укрыт брезентом, и мало кто знает, каким представлен великий писатель. (9)Толпа гадает, что же удалось сделать скульптору, каков «наш» Гоголь?(10)И вот свершилось! (11)Завеса, укутавшая монумент, пала. (12)Памятник всех сильно удивил. (13)Он стоял в середине площадки, окруженной железной оградой в ампирном стиле, по сторонам четыре громоздких фонаря, поставленных на спины львов. (14)К нему вели ступени из светлого камня. (15)Окружение памятника было стильным и благородным. (16)На высоком темно-зеленом гранитном пьедестале, на гранитной скамье, восседал бронзовый Гоголь. (17)В скорбной позе, укутанный в альмавиву*, с поникшей вниз головой. (18)Во всей фигуре – вселенская скорбь. (19)Молчание воцарилось на площади. (20)Пугали скорбный лик и костлявая рука, просунувшаяся из-под плаща. (21)Скульптор прекрасно передал настроения позднего Гоголя, сжигающего вторую часть «Мертвых душ», автора «Выбранных мест из переписки с друзьями», писателя, боящегося и ждущего смерти. (22)Современникам показалось, что скульптор сделал писателя слишком «человечным», скорее проиллюстрировав часть его биографии, чем охарактеризовав его полностью. (23)Всем же (ну, не всем, конечно, но многим) хотелось увидеть Гоголя-поэта, способного сочетать и смех, и слезы. (24)А так, – «больная птица». (25)Такое сравнение было у многих на устах. (26)Но все, однако, при этом понимали, не соглашаясь в большинстве своем с трактовкой Андреева, что работа перед ними мастерская, не банальная, далекая от академических шаблонов.(27)Почему возникла такая концепция монумента, которая была понята немногими? (28)Почему ныне мы почитаем его как подлинный шедевр, а саму идею, полную трагического пафоса*, воспринимаем как истинную? (29)Заказ на сооружение монумента был дан скульптору А.Н. Андрееву. (30)Он был в 1900-е годы молодым мастером, правда, успешным, одаренным, по духу своему бунтарским. (31)Андреев начал готовиться к участию в конкурсе еще в 1904 году, когда жил на Украине и делал наброски. (32)Он побывал в Миргороде, Яновщине, посетил сестру Гоголя, зарисовывал местные типажи. (33)Там поразило его настроение интеллигенции, не «признающей» Гоголя. (34)Так был дан первый толчок для размышлений о писателе, гонимом и отверженном. (35)Такая трактовка все больше увлекала Андреева. (36)Концепция «позднего Гоголя» стала ведущей и нашла выражение в самом памятнике.(37)Вся бронзовая фигура писателя смотрится общей массой, а больше внимания привлекает голова, выражение лица. (38)Зрителю запоминается «больное» выражение лика, опущенные веки, из-под которых видны зоркие глаза. (39)Поражает и высовывающаяся рука, словно готовая схватить добычу. (40)Все в этом произведении дышит скрытой силой, затаенной энергией. (41)Гоголь представлен больным, но сила духа его несомненна. (42)Человек смертен, но душа его устремлена к великому. (43)Гоголь страдает, однако страдает он по России. (44)И это выразил скульптор.(45)Гоголь исподлобья взирает вокруг, мучительно пытаясь понять, что же происходит. (46)Нет ответа. (47)И боль его навек остается с ним. (48)Это не только показ определенного биографического момента, ставшего главным. (49)Перед нами символ России, мучительно искавшей и ищущей путей своего развития. (50)Так образ писателя стал значительнее самого писателя, стал образом России.

показать? Почувствуют ли то, что любило его сердце? И кто будет его читатель? От этого зависит так много... И прежде всего — состоится ли у него желанная, духовная встреча с теми далекими, но близкими, для которых он втайне писал свою книгу? Дело в том, что далеко не все читающие владеют искус­ством чтения: глаза бегают по буквам, «из букв вечно вы­ходит какое-нибудь слово» (Гоголь)', и всякое слово что-нибудь да «значит»; слова и их значения связываются друг с другом, и читатель представляет себе что-то — «подер­жанное», расплывчатое, иногда непонятное, иногда прият­но-мимолетное, что быстро уносится в позабытое прош­лое... И это называется «чтением». Механизм без духа. Без­ответственная забава. «Невинное» развлечение. А на самом деле — культура верхоглядства и поток пошлости. Такого «чтения» ни один писатель себе не желает. Та­ких «читателей» мы все опасаемся. Ибо настоящее чтение происходит совсем иначе и имеет совсем иной смысл... Как возникло, как созрело написанное? Кто-то жил, любил, страдал и наслаждался; наблюдал, думал, желал — надеялся и отчаивался. И захотелось ему поведать нам о чем-то таком, что для всех нас важно, что нам необходимо духовно увидеть, прочувствовать, проду­мать и усвоить. Значит — что-то значительное о чем-то важном и драгоценном. И вот он начинал отыскивать верные образы, ясно-глубокие мысли и точные слова. Это было не легко, удавалось не всегда и не сразу. Ответственный писа­тель вынашивает свою книгу долго; годами, иногда — всю жизнь; не расстается с нею ни днем, ни ночью; отдает ей свои лучшие силы, свои вдохновенные часы; «болеет» ее темою и «исцеляется» писанием. Ищет сразу и правды, и красоты, и «точности»2 (по слову Пушкина), и верного стиля, и верного ритма, и все для того, чтобы рассказать, не искажая, видение своего сердца... И, наконец, произведе­ние готово. Последний просмотр строгим, зорким глазом; последние исправления — и книга отрывается, и уходит к читателю, неизвестному, далекому, может быть, — легко­весно-капризному, может быть, — враждебно-придирчи­вому... Уходит — без него, без автора. Он выключает себя и оставляет читателя со своею книгою «наедине». И вот мы, читатели, беремся за эту книгу. Перед нами накопление чувств, постижений, идей, образов, волевых разрядов, указаний, призывов, доказательств, целое зда­ние духа, которое дается нам прикровенно, как бы при по­мощи шифра. Оно скрыто за этими черными мертвыми крючочками, за этими общеизвестными, поблекшими сло­вами, за этими общедоступными образами, за этими отвле­ченными понятиями. Жизнь, яркость, силу, смысл, дух — должен из-за них добыть сам читатель. Он должен воссоз­дать в себе созданное автором; и если он не умеет, не хочет и не сделает этого, то за него не сделает этого никто: всуе будет его «чтение» и книга пройдет мимо него. Обычно думают, что чтение доступно всякому грамотному... Но, к сожалению, это совсем не так. Почему? Потому, что настоящий читатель отдает книге свое сво­бодное внимание, все свои душевные способности и свое умение вызывать в себе ту верную духовную установку, которая необходима для понимания этой книги. Настоящее чтение не сводится к бегству напечатанных слов через со­знание; оно требует сосредоточенного внимания и твердого желания верно услышать голос автора. Одного рассудка и пустого воображения для чтения недостаточно. Надо чувствовать сердцем и созерцать из сердца. Надо пережить страсть — страстным чувством; надо переживать драму и трагедию живою волею; в нежном лирическом стихо­творении надо внять всем вздохам, встрепетать своею нежностью, взглянуть во все глуби и дали, а великая идея может потребовать не более и не менее как всего человека. Это означает, что читатель призван верно воспроизвес­ти в себе душевный и духовный акт писателя, зажить этим актом и доверчиво отдаться ему. Только при этом условии состоится желанная встреча между обоими и читателю откроется то важное и значительное, чем болел и над чем трудился писатель. Истинное чтение есть своего рода худо­жественное ясновидение, которое призвано и способно вер­но и полно воспроизвести духовные видения другого чело­века, жить в них, наслаждаться ими и обогащаться ими. Искусство чтения побеждает одиночество, разлуку, даль и эпоху. Это есть сила духа — оживлять буквы, рас­крывать перспективу образов и смысла за словами, запол­нять внутренние «пространства» души, созерцать немате­риальное, отождествляться с незнаемыми или даже умер­шими людьми и вместе с автором художественно и мыс­лительно постигать сущность богозданного мира. Читать — значит искать и находить: ибо читатель как бы отыскивает скрытый писателем духовный клад, желая найти его во всей его полноте и присвоить его себе. Это есть творческий процесс, ибо воспроизводить — значит тво­рить. Это есть борьба за духовную встречу; это есть свобод­ное единение с тем, кто впервые приобрел и закопал иско­мый клад. И тому, кто никогда этого не добивался и не переживал, всегда будет казаться, что от него требуют «невозможного». Искусство чтения надо приобретать и вырабатывать в себе. Чтение должно быть углублено; оно должно стать творческим и созерцательным. И только тогда нам всем от­кроется его духовная ценность и его душеобразующая си­ла. Тогда мы поймем, что следует читать и чего читать не стоит, ибо есть чтение, углубляющее душу человека и строящее его характер, а есть чтение разлагающее и обес­силивающее. По чтению можно узнавать и определять человека. Ибо каждый из нас есть то, что он читает; и каждый человек есть то, как он читает; и все мы становимся незаметно тем, что мы вычитываем из прочтенного, — как бы букетом соб­ранных нами в чтении цветов...