Что мы можем рассказать о слове дружба
10-11 класс
|
дружда это когда нет ничего невозможного,когда есть чем занятся,когда вы понимаете друг друга по настоящему!
Дружба это- когда помогаешь друзьям с трудным делом ,некогда их не подводишь, доверяешь своим друзьям и они тебе. Когда всегда готов помочь в трудную для твоего друга минуту, готов выслушать все что он скажет и не будешь вести себя безразлично к нему.!
Другие вопросы из категории
часть пути, пройдет по совершенно безлюдной тайге, где не будет ни одного селения и выйдет к южному склону хребта.)
Печь,не хочется,сбежишь,думаю
Читайте также
начинаем наслаждаться богатством собственной личности, которая нам вдруг открывается. Это бесконечно далеко от эгоизма, от погружения в себя. Это постижение в себе того нового, высокого, что раньше было как бы «зашторено»… Но это не всё: смысл общения с литературой, искусством и в том, что мы делаемся богаче ещё на одну жизнь, на жизнь художника, который это создал. Я написал сейчас «ещё на одну жизнь». Но нет! Не на одну, а на миллион жизней, потому что художник выразил, высказал то, что волновало миллионы его современников. В его симфонии, картине, романе – надежда, тоска, боль, радость миллионов людей. Поэтому и становимся мы богаче на миллион жизней. Наши сердце и ум наполняются духовным опытом веков и поколений… Хороший читатель – соавтор писателя. Его духовная жизнь, соприкасаясь с миром Пушкина, Стендаля или Толстого, окрыляется, и он видит то, чего не видел раньше. А ведь ради этого и работает писатель. Чтобы научить видеть. Я написал сейчас «духовная жизнь». А доступна ли она любому человеку?.. Формы духовной жизни, как и формы творчества, бесконечно разнообразны. Духовная жизнь – это общение с людьми, искусством, осенним лесом и с самим собой. Мы духовны, когда беседуем о чём-то дорогом с товарищем, доверяя его уму и сердцу. Мы высоко духовны, когда чувствуем бесценность жизни и хотим оставить в мире скромный отпечаток собственной личности… И мы духовны, когда, перечитывая любимый том, понимаем его по-новому.
показать? Почувствуют ли то, что любило его сердце? И кто будет его читатель? От этого зависит так много... И прежде всего — состоится ли у него желанная, духовная встреча с теми далекими, но близкими, для которых он втайне писал свою книгу? Дело в том, что далеко не все читающие владеют искусством чтения: глаза бегают по буквам, «из букв вечно выходит какое-нибудь слово» (Гоголь)', и всякое слово что-нибудь да «значит»; слова и их значения связываются друг с другом, и читатель представляет себе что-то — «подержанное», расплывчатое, иногда непонятное, иногда приятно-мимолетное, что быстро уносится в позабытое прошлое... И это называется «чтением». Механизм без духа. Безответственная забава. «Невинное» развлечение. А на самом деле — культура верхоглядства и поток пошлости. Такого «чтения» ни один писатель себе не желает. Таких «читателей» мы все опасаемся. Ибо настоящее чтение происходит совсем иначе и имеет совсем иной смысл... Как возникло, как созрело написанное? Кто-то жил, любил, страдал и наслаждался; наблюдал, думал, желал — надеялся и отчаивался. И захотелось ему поведать нам о чем-то таком, что для всех нас важно, что нам необходимо духовно увидеть, прочувствовать, продумать и усвоить. Значит — что-то значительное о чем-то важном и драгоценном. И вот он начинал отыскивать верные образы, ясно-глубокие мысли и точные слова. Это было не легко, удавалось не всегда и не сразу. Ответственный писатель вынашивает свою книгу долго; годами, иногда — всю жизнь; не расстается с нею ни днем, ни ночью; отдает ей свои лучшие силы, свои вдохновенные часы; «болеет» ее темою и «исцеляется» писанием. Ищет сразу и правды, и красоты, и «точности»2 (по слову Пушкина), и верного стиля, и верного ритма, и все для того, чтобы рассказать, не искажая, видение своего сердца... И, наконец, произведение готово. Последний просмотр строгим, зорким глазом; последние исправления — и книга отрывается, и уходит к читателю, неизвестному, далекому, может быть, — легковесно-капризному, может быть, — враждебно-придирчивому... Уходит — без него, без автора. Он выключает себя и оставляет читателя со своею книгою «наедине». И вот мы, читатели, беремся за эту книгу. Перед нами накопление чувств, постижений, идей, образов, волевых разрядов, указаний, призывов, доказательств, целое здание духа, которое дается нам прикровенно, как бы при помощи шифра. Оно скрыто за этими черными мертвыми крючочками, за этими общеизвестными, поблекшими словами, за этими общедоступными образами, за этими отвлеченными понятиями. Жизнь, яркость, силу, смысл, дух — должен из-за них добыть сам читатель. Он должен воссоздать в себе созданное автором; и если он не умеет, не хочет и не сделает этого, то за него не сделает этого никто: всуе будет его «чтение» и книга пройдет мимо него. Обычно думают, что чтение доступно всякому грамотному... Но, к сожалению, это совсем не так. Почему? Потому, что настоящий читатель отдает книге свое свободное внимание, все свои душевные способности и свое умение вызывать в себе ту верную духовную установку, которая необходима для понимания этой книги. Настоящее чтение не сводится к бегству напечатанных слов через сознание; оно требует сосредоточенного внимания и твердого желания верно услышать голос автора. Одного рассудка и пустого воображения для чтения недостаточно. Надо чувствовать сердцем и созерцать из сердца. Надо пережить страсть — страстным чувством; надо переживать драму и трагедию живою волею; в нежном лирическом стихотворении надо внять всем вздохам, встрепетать своею нежностью, взглянуть во все глуби и дали, а великая идея может потребовать не более и не менее как всего человека. Это означает, что читатель призван верно воспроизвести в себе душевный и духовный акт писателя, зажить этим актом и доверчиво отдаться ему. Только при этом условии состоится желанная встреча между обоими и читателю откроется то важное и значительное, чем болел и над чем трудился писатель. Истинное чтение есть своего рода художественное ясновидение, которое призвано и способно верно и полно воспроизвести духовные видения другого человека, жить в них, наслаждаться ими и обогащаться ими. Искусство чтения побеждает одиночество, разлуку, даль и эпоху. Это есть сила духа — оживлять буквы, раскрывать перспективу образов и смысла за словами, заполнять внутренние «пространства» души, созерцать нематериальное, отождествляться с незнаемыми или даже умершими людьми и вместе с автором художественно и мыслительно постигать сущность богозданного мира. Читать — значит искать и находить: ибо читатель как бы отыскивает скрытый писателем духовный клад, желая найти его во всей его полноте и присвоить его себе. Это есть творческий процесс, ибо воспроизводить — значит творить. Это есть борьба за духовную встречу; это есть свободное единение с тем, кто впервые приобрел и закопал искомый клад. И тому, кто никогда этого не добивался и не переживал, всегда будет казаться, что от него требуют «невозможного». Искусство чтения надо приобретать и вырабатывать в себе. Чтение должно быть углублено; оно должно стать творческим и созерцательным. И только тогда нам всем откроется его духовная ценность и его душеобразующая сила. Тогда мы поймем, что следует читать и чего читать не стоит, ибо есть чтение, углубляющее душу человека и строящее его характер, а есть чтение разлагающее и обессиливающее. По чтению можно узнавать и определять человека. Ибо каждый из нас есть то, что он читает; и каждый человек есть то, как он читает; и все мы становимся незаметно тем, что мы вычитываем из прочтенного, — как бы букетом собранных нами в чтении цветов...
полемики сгоряча отнес к искусству такого рода пейзажную живопись, И.Е.Репин, возражая, решительно опроверг его. Пейзажи дороги нам не только потому, считал он, что верно изображают природу, но и потому, что в них отражается впечатление художника, его личное отношение к природе, понимание ее красоты. Действительно, лучшие отечественные художники-пейзажисты своим творчеством опровергли точку зрения Толстого. Кто может усомниться, что со времен Ф.А.Васильева русский пейзаж будит в людях благородное чувство любви к родной земле, неожиданно открывая прекрасное в обыденном и тем самым помогая человеку стать, по словам И.Н.Крамского, «лучше, добрее, здоровее»! А разве не здесь дышит настоящее мастерство и разве не в этом состоит главная цель искусства? Рядом с чутким к изменчивым настроениям природы Васильевым творил его учитель И.И.Шишкин. Оба художника по-разному проявили свое «личное отношение» к природе, и каждый выразил собственное понимание ее красоты, которое со всей полнотой воплотилось в творчестве. «Шишкин нас просто изумляет своими познаниями, - писал Крамской. – Я думаю, что он единственный у нас человек, знающий пейзаж. Причем знающий его самым ученым образом». Картины Шишкина подкупали современников именно этим исключительным знанием природы. Его ясные полотна были как бы обстоятельно рассказанными повестями о жизни могучих рощ, шумных дубравах и бескрайних полей с клонящейся под ветром спелой рожью. В своих рассказах Шишкин не упускал ни одной подробности. Мы можем только удивляться той безупречной верности, с какой он изображал все: возраст деревьев, их характер, почву, на которой они растут, и как обнажаются цепкие корни на кромках песчаных обрывов, и как лежат камни-валуны в чистых водах лесного ручья, и как расположены пятна солнечного света на округлых стволах и зеленой траве-мураве… Да, в его медленном, неторопливом и ясном повествовании почти не проявилось то, что Крамской образно называл «стрункой души, которая могла бы обращаться в песню». Трудолюбивый Шишкин был прозаиком русского пейзажа, Васильев, чуткий и лиричный, стал его поэтом. При этом искусство каждого из них никогда нельзя было назвать «пустым и бессодержательным», каждый из авторов по-своему передавал любовь к родной земле. Творчество каждого из них в полной мере подтвердило правоту Репина и ошибочность позиции Толстого.
языка. (2) Дело в том, что мы живём в мире с очень широкой и притом агрессивной
языковой средой: телевидение, радио, газеты, Интернет… (3) Кто посещал хоть
один чат или телеконференцию, не мог не поразиться вопиющей безграмотности. (4)
Происходит стирание границ между разными стилистическими пластами, очевидным
стало терпимое отношение к «низкой» лексике.
(5) Многие считают, что главное – «чтобы тебя понимали».(6) Но действительно ли
этого достаточно? (7) Учёные утверждают, что огромное влияние на межличностные
отношения оказывает так называемый речевой портрет личности. (8) Надо признать:
наши фотографии могут быть не такими выразительными, точно нас
характеризующими, недели наш собственный речевой портрет. (9) И, что важно, его
не спрячешь в альбоме. (10) Слово не воробей: вылетит – не поймаешь!
(11) Не всё ли равно – кофе чёрный или чёрное? (12) Тем более что вроде бы
можно и так и этак. (13) Действительно, если на рынке мы увидим ценник «Чёрное
(натуральное, молотое и т.п.) кофе», то можем и не обратить внимания на него.
(14) А вот если мы услышим это от человека, которого считаем умным,
интеллигентным, много знающим, то наш речевой слух сразу отметит несоответствие
наших ожиданий и речи собеседника. (15) И вот ведь «несправедливость»: ошибк4и
оказываются сильнее всей речи, может и правильной, и уместной, и выразительной!
(16) Слушатели особенно запомнят именно ошибку.
(17) Так что же делать? (18) Как быть с собственным речевым портретом? (19) Нет
другого пути, кроме как бережно выращивать его, избегая примитивизма,
избавляясь от слов-сорняков, ошибок и речевой небрежности, обогащая собственный
арсенал выразительности.
(По Л. Пирожковой)