Вспомните, кто из героев А. С Пушкина задаёт эти вопросы.

неслись над станцией птицы.

В)Солнце сильно палит к вечеру,по видимому,соберется гроза.

Г)Здесь все такое милое,простое склонилась ива к вербе,как сестра.

где синтаксическое нарушение?

Проблема дружбы! Кто из писателей-классиков писал о дружбе? Эполета не помните?

Текст:

Какие разные оценки одного человека - одним и тем же, дружеским, пером! Где истина? В каком году? Везде...

Однажды, в невеселый час, Вильгельм напишет мужу старшей сестры, известному ученому и педагогу Григорию Глинке, что в Лицее все ему немило, что друзей нет и дел нет. Родственник отвечал: "...жалею вместе с тобою о твоих неудачах", советовал крепче приналечь на науки, но притом винил и самого Кюхлю:

"Ты напрасно также надеешься найти друзей между ветрениками твоих лет, не созревши покамест и сам для чувства дружбы. Вообще, милый друг, старайся воспользоваться золотою порою молодости твоей, занимаясь исключительно и единственно науками, в которых благо жизни нашей; не упускай притом из виду будущего своего назначения в обществе и соделай себя достойным его; не плачь обо всем и во всякое время; плаксивое лицо, точно как и слишком грустное расположение духа, нимало не сестрится с юношеским возрастом. Приобыкши на все вещи смотреть с худой стороны, ты поневоле будешь несчастлив; верь также мне, что мы во всех почти случаях жизни сами бываем орудием собственного нашего счастия или злоключения".

Да, Кюхельбекер и сам так думал, и сам в другую минуту найдет друзей "милыми и прекрасными".

Так и будет впредь: любовь и насмешка, дружба и безжалостная эпиграмма: Кюхля вызовет Пушкина стреляться; от насмешек над своей долговязой, нескладной фигурой и стихами придет в отчаянье; однажды кинется топиться в царскосельский пруд - его вытащат и будут любить, как и прежде любили, удивляясь сочетанию вдохновенья, таланта и страшных несообразностей. Любя, станут снова издеваться, мириться...

Тот,кто будет читать об этой дружбе,не сможет не задуматься:а как же у нас всё было и будет?И почему порою именно так,как у первых лицеистов?И отчего не так?
Важно ли,в каком веке были молоды и состарились былые одноклассники?Важно ли,горят у них в классной комнате электрические лампочки или свечи?Носят ли джинсы или камзолы,треуголки?Конечно,разница веков нам небезразлична.Конечно ,каждая эпоха имеет свой неповторимый голос и стиль... Но сколько здесь общего!Разве они,юные прадеды,не любили ,как правнуки,не мечтали ,не умирали?Разве мы,современники космических ракет и теперь уже цифрового телевидения,не нашли бы,о чем поговорить,о чём спросить тех ребят,а они - нас?
Глядя на себя и своих друзей как бы со стороны,"через другой век",через дела,мысли и документы давно ушедших людей,мы вдруг замечаем то,что вблизи,вплотную,было почти неразлечимо...

Кто из родителей не мечтает о том, чтобы его ребенок вырос талантливым? Не просто умным и добрым, что само по себе уже немало, а незаурядным и, может быть, даже выдающимся. Но насколько это зависит от нас? И зависит ли вообще? Или всё определяется врождёнными задатками? В этом номере мы публикуем статью «Синева иных начал». Речь в ней идёт о «детях индиго» (так их называют), которые обладают совершенно необыкновенными, часто сверхъестественными способностями. Будто бы они стали появляться на Земле в конце ХХ века и настолько отличаются от своих сверстников, что впору говорить о «новой расе», о «детях нового сознания» и даже считать их рождёнными от брака с инопланетянами. Как относиться ко всему этому – решать читателям. Но одна проблема, поднятая в публикации, представляется мне бесспорной. Это проблема детской одарённости. Ничего не слышавший об «индиго», но великолепно знавший детей К. И. Чуковский считал, что если бы в нас не иссякала детская любознательность, то к возрасту совершеннолетия каждый из нас мог бы стать гением. Конечно, говоря о гении, Чуковский имел в виду блестящие способности, а не то чудо гениальности, которое наука до сих пор не может объяснить. Непостижимо, почему вдруг среди «простых смертных» рождаются Моцарт, Пушкин, Эйнштейн… Может быть, их появление – результат какого-то генетического сбоя, и следует поверить Гиппократу: «Гениальность – это болезнь, к сожалению, не заразная»? Гипотез на этот счёт хватает, есть и серьёзные труды (например, работа В. П. Эфроимсона «Предпосылки гениальности»), но, в общем-то, за 2500 лет, со времён Гиппократа, мы так и не приблизились к разгадке. Ну ладно, оставим в покое гениев и прислушаемся к тем педагогам, которые, как и Чуковский, убеждены: в каждом ребёнке заложено моцартовское начало. Трагедия, однако, в том, что у громадного, подавляющего большинства детей это начало остаётся не увиденным, не поддержанным, а значит, не реализованным. Малограмотные и/или невнимательные родители, плохие и/или перегруженные рутиной воспитатели и учителя, убогие условия жизни – да мало ли несовершенств нашего социума, которые безжалостно «усредняют», нивелируют детскую «гениальность», в результате чего изначально талантливый ребёнок становится «как все»! Так совпало, что в этом же номере мы рассказываем о 8-летней девочке из Петербурга. Она замечательно рисует (есть уже две выставки её работ), учит несколько иностранных языков, мужественно справилась с грозящей инвалидностью… Чем не «ребёнок – индиго»? Только мне кажется, что источник «чуда» здесь – родители, которые сделали всё возможное и, вероятно, невозможное для своей дочери. Да, наверное, гением надо родиться. Но вот вопрос: стал бы мальчик Саша Пушкин гениальным поэтом, не окажись он в лицее, где преподаватель словесности Николай Фёдорович Кошанский заставлял воспитанников писать стихи?

Не знаю, кто из великих сказал, что более всего следует презирать слабость. А может, никто этого не говорил, потому что истина эта слишком очевидна, чтобы ее отливать в какой-то ажурный афоризм. Ведь и в самом деле множество людей подличают, обманывают, ведут бесчестную игру вовсе не для того, чтобы добиться какой-то личной выгоды. Нет, чаще всего подлецами нас делает слабость: вроде бы не хотел человек ничего плохого делать, даже напротив, хотел помочь, желал проявить свое благородство и бескорыстие, а не получилось, не хватило сил. Вот и вышло, что он не помог, обманул, бросил, предал…Мне все вспоминаются многочисленные сказания про рыцарей, которые спасали несчастных царевен от чудовищ. В реальности чаще бывает по-другому. Пообещает иной благородный рыцарь бедной девушке, что не даст ее в обиду, а когда увидит огнедышащего дракона, когда услышит его хриплый рев, вся книжная героика мигом вылетит из его трясущейся душонки – и только и видели вы этого горе-змееборца.Я спешил на лекции. На остановке увидел худенькую девушку, которая несла большую хозяйственную сумку.- Девушка, вам помочь) – спросил я. Девушка остановилась, чтобы перехватить сумку другой рукой, и сделала какое-то усталое движение головой, которое можно было принять и за нерешительный отказ, и за робкое согласие. Без лишних слов я выхватил у нее сумку и, подбросив ее, бодро спросил:- Куда вам?-Седьмая Радиальная! Там у меня бабушка живет!С центральной улицы мы свернули в проулок, где начинался частный сектор. Одноэтажные лачужки беспорядочно рассыпались замысловатыми концентрическими кругами, и попавшему сюда человеку выбраться было труднее, чем из Критского лабиринта. Один дом располагался на Девятой Радиальной, а другой рядом с ним, почему-то считался на Двенадцатой. Прохожие, когда мы их спрашивали, посылали нас то в одну сторону, то в другую. Кто-то качал головой, посмеиваясь над нелепостью нашей просьбы – найти нужный адрес в этом бесформенном нагромождении жилья. Сумка между тем довольно ощутимо тянула книзу. Я то и дело менял руки.-Девушка, там у вас кирпичи?- Нет, там картошка. Я бабушке привезла из деревни…Господи, эти деревенские чудаки… Картошку в сумке возить… Она на рынке пять рублей стоит… Меня постепенно слала раздражать ее кукольная миловидность, ее вздернутый носик и какая-то детская беззащитность. Кто же это чадо в чужой город отправил, к тому же с сумкой размером с багажно-почтовый вагон?Мы ходили уже почти час, мои руки повисли, ощутимо болели ноги, но нужного адреса все не было. Просто так бросить девчонку было стыдно, но и рыскать по этому трущобному хаосу я тоже больше не мог. Девушка тоже тяготилась тем, что ввязала меня в эти бесконечные странствия. Она робко спросила: «Давайте я понесу сама. Вы идите!» Этот испуганно-тревожный голос выводил меня из себя.Когда мы оказались на какой-то Четырнадцатой Радиальной, я не выдержал:- Да что это за город идиотов?! Кто эти улицы планировал? В тайге скорее иголку найдешь, чем здесь нужный адрес…Я поставил сумку и, уже не скрывая усталой злости, неприязненно посмотрел на девушку. Она, как бы соглашаясь со мной, кивнула и потерла лоб белой ладошкой.- Постой здесь! Я спрошу у кого-нибудь! – сказал я и направился через дорогу к женщине, которая возилась с цветами в палисаднике. Ничего не узнав от нее, я пошел дальше. Но во дворах никого не было, я пересек улицу, потом еще один проулок… А потом пошел в университет.Я сходил на лекции, посидел в библиотеке, только вечером вспомнил о забытой мною где-то в лабиринте домов девушке. Мне вдруг почудилось, что она, прикованная к тяжелой сумке, до сих пор стоит и с надеждой высматривает меня. А может, она поняла, что я уже не вернусь, но, парализованная страхом, не может двинуться с места. И все-таки моя плачущая совесть ругала меня не за то, что я бросил девушку, а за то, что там, на остановке, не прошел мимо нее, впутался в это непосильное для себя дело.

(1)Осколок снаряда порвал струны на скрипке. (2)Осталась только одна, последняя. (3)Запасных струн у музыканта Егорова не было, достать их было негде, потому что дело происходило осенью 1941 года на осажденном острове Эзеле в Балтийском море, где советские моряки отбивали непрерывные атаки немцев.

(4)Война застала на Эзеле нескольких советских актеров – мужчин и женщин. (5)Днем мужчины вместе с бойцами рыли окопы и отбивали немецкие атаки, а женщины перевязывали раненых и стирали бойцам белье. (6)А ночью, если не было боя, актеры устраивали концерты и спектакли на маленьких полянах в лесу.

(7)Война и отсутствие света по ночам создали свои традиции и выдумки. (8)Как только начинался спектакль, зрители наводили на актеров узкие лучи карманных электрических фонариков. (9)Лучи эти все время перелетали, как маленькие огненные птицы, с одного лица на другое, в зависимости от того, кто из актеров в это время говорил. (10)Но чаще всего лучи останавливались на лице молоденькой актрисы Елагиной и подолгу замирали на нем, хотя Елагина и молчала. (11)В ее улыбке, в глазах каждый из моряков находил любимые черты, которые он давно, с первых дней войны, берег в уголке сердца.

(12)На Егорова зрители никогда не наводили лучи фонариков. (13)Всегда он играл в темноте, и единственной точкой света, которую он часто видел перед собой, была большая звезда. (14)Она лежала на краю моря, как забытый маяк. (15)Ее не могли погасить залпы тяжелых батарей, не мог задушить желтый дым разрывов.

(16)Струны на скрипке были порваны, и Егоров больше не мог играть.(17) На первом же ночном концерте он сказал об этом невидимым зрителям. (18)Неожиданно из лесной темноты чей-то молодой голос неуверенно ответил:

(19)- А Паганини играл и на одной струне…

(20)Паганини! Разве Егоров мог равняться с ним, с великим музыкантом!

(21)Егоров медленно прижал скрипку к плечу, поднял смычок. (22)И неожиданно одна струна запела с такой же силой и нежностью, как могли бы петь все струны…(23)Слеза сползла из-под закрытых век музыканта, и в коротком антракте войны, в глухом лесу, где пахло вереском и гарью, звенела и росла мелодия Чайковского, и от ее томительного напева, казалось, разорвется, не выдержит сердце.

(24)Последняя струна действительно не выдержала силы звуков и порвалась. (25)Она зажужжала, как шмель, и затихла…

(26)Я рассказываю подлинный случай. (27)Поэтому напрасно читатель будет ждать ловко придуманной развязки. (28)Она оказалась очень простой: Егоров умер. (29)Он был убит через два дня во время ночного боя. (30)Ему не на чем было играть, и он стал обыкновенным бойцом обыкновенной пехотной части.

(31)Скрипку Егорова бойцы положили в футляр, зашили в старое байковое одеяло и передали летчику, улетавшему в Ленинград…

(32)Где теперь эта скрипка - я не знаю. (33)Говорят, что она в Москве. (34)Но где бы она ни была, она играет прекрасные симфонии, знакомые нам и любимые нами, как старое небо Европы, как слово Пушкина, Шекспира или Гейне.