СРОЧНО! ПЛИИИИИИИИИИЗЗЗЗ! (1)Помнится, уезжая, я обещал вам писать письма, и, помнится вы немало удивились этому.(2) Что за причуда в двадцатом

(1)Помнится, уезжая, я
обещал вам писать письма, и, помнится, вы немало удивились этому. (2) Что за причуда: в
двадцатом веке – письма! (3) Как будто нет телеграфа и телефона. (4)Как будто
нельзя за пять минут (теперь это делается за пять минут) соединиться, и
поговорить, и узнать все новости, и рассказать, что нового у тебя.

1)Я помню себя девятилетним мальчиком, вошедшим в первую в моей жизни библиотеку.
2)Это была первая библиотека, в которой я почувствовал себя как дома, и с тех пор это чувство неизменно возникает, когда я вхожу в дом, в котором вдоль стен тянутся книжные полки, а подле них стоят люди, думающие только об одном, чтобы эти книги читались.
3)В прекрасной пьесе Шварца «Снежная королева» тайный советник, мрачный господин, торгующий льдом, спрашивает сказочника, есть ли в этом доме дети, потому что при звуке детского голоса лед самой черной души начинает таять. 4)Точно так же дом, в котором есть книги, отличается от тех домов, где их нет.
5)Книги собраны, стоят на полке.6) И вот тут то начинается самое главное. 7)В дело вступает одна из самых благородных профессий, требующая терпения, любви к делу, силы души. 8)Мне могут возразить, что эти черты необходимы для каждой профессии. 9)Но дело, которому отдает свою жизнь библиотечный работник, потому и требует такой любви, такой самоотверженной преданности, что это очень скромное и почти незаметное дело.
10)Разумеется, среди библиотечных работников есть настоящие деятели в глубоком смысле слова, а есть люди, которые смотрят на свою работу как на наскучившую обыденность. 11)Мне посчастливилось: я встречался я в своей жизни с настоящими мастерами своего дела, с полководцами библиотек, которые вели за собой дивизии и армии хорошо вооруженных книг и действовали на полях умственных битв талантливо и умело.12)Это-не случайное сравнение. 13)Для того, чтобы стать одним из мастеров библиотечного дела, нужно не только любить книгу, но и знать и любить тех, в руки которых она попадает, проходя через твои руки. 14)Работа с книгой - это работа с людьми, а что может быть азартнее, увлекательнее и труднее? 15)Здесь и столкновения мнений, и выбор жизненной дороги, и направление умственных интересов, и воспитание воли. 16)Трудно переоценить значение этого оружия, если за него берутся любящие и умелые руки.

В4. Среди предложений 5-11 найти сложное, в состав которого входит односоставное неопределенно личное.
В5. Среди предложений 1-9 найти предложение с обособленным согласованным определением и обособленным приложением.
В6. Среди предложений 2-10 найти сложноподчиненное предложение, в котором используется только параллельная связь между между придаточными.
В7. Среди предложений 5-12 найти предложение, которое связанно с предыдущим с помощью указательного местоимения и лексического повтора.
Заранее спасибо.

показать? Почувствуют ли то, что любило его сердце? И кто будет его читатель? От этого зависит так много... И прежде всего — состоится ли у него желанная, духовная встреча с теми далекими, но близкими, для которых он втайне писал свою книгу? Дело в том, что далеко не все читающие владеют искус­ством чтения: глаза бегают по буквам, «из букв вечно вы­ходит какое-нибудь слово» (Гоголь)', и всякое слово что-нибудь да «значит»; слова и их значения связываются друг с другом, и читатель представляет себе что-то — «подер­жанное», расплывчатое, иногда непонятное, иногда прият­но-мимолетное, что быстро уносится в позабытое прош­лое... И это называется «чтением». Механизм без духа. Без­ответственная забава. «Невинное» развлечение. А на самом деле — культура верхоглядства и поток пошлости. Такого «чтения» ни один писатель себе не желает. Та­ких «читателей» мы все опасаемся. Ибо настоящее чтение происходит совсем иначе и имеет совсем иной смысл... Как возникло, как созрело написанное? Кто-то жил, любил, страдал и наслаждался; наблюдал, думал, желал — надеялся и отчаивался. И захотелось ему поведать нам о чем-то таком, что для всех нас важно, что нам необходимо духовно увидеть, прочувствовать, проду­мать и усвоить. Значит — что-то значительное о чем-то важном и драгоценном. И вот он начинал отыскивать верные образы, ясно-глубокие мысли и точные слова. Это было не легко, удавалось не всегда и не сразу. Ответственный писа­тель вынашивает свою книгу долго; годами, иногда — всю жизнь; не расстается с нею ни днем, ни ночью; отдает ей свои лучшие силы, свои вдохновенные часы; «болеет» ее темою и «исцеляется» писанием. Ищет сразу и правды, и красоты, и «точности»2 (по слову Пушкина), и верного стиля, и верного ритма, и все для того, чтобы рассказать, не искажая, видение своего сердца... И, наконец, произведе­ние готово. Последний просмотр строгим, зорким глазом; последние исправления — и книга отрывается, и уходит к читателю, неизвестному, далекому, может быть, — легко­весно-капризному, может быть, — враждебно-придирчи­вому... Уходит — без него, без автора. Он выключает себя и оставляет читателя со своею книгою «наедине». И вот мы, читатели, беремся за эту книгу. Перед нами накопление чувств, постижений, идей, образов, волевых разрядов, указаний, призывов, доказательств, целое зда­ние духа, которое дается нам прикровенно, как бы при по­мощи шифра. Оно скрыто за этими черными мертвыми крючочками, за этими общеизвестными, поблекшими сло­вами, за этими общедоступными образами, за этими отвле­ченными понятиями. Жизнь, яркость, силу, смысл, дух — должен из-за них добыть сам читатель. Он должен воссоз­дать в себе созданное автором; и если он не умеет, не хочет и не сделает этого, то за него не сделает этого никто: всуе будет его «чтение» и книга пройдет мимо него. Обычно думают, что чтение доступно всякому грамотному... Но, к сожалению, это совсем не так. Почему? Потому, что настоящий читатель отдает книге свое сво­бодное внимание, все свои душевные способности и свое умение вызывать в себе ту верную духовную установку, которая необходима для понимания этой книги. Настоящее чтение не сводится к бегству напечатанных слов через со­знание; оно требует сосредоточенного внимания и твердого желания верно услышать голос автора. Одного рассудка и пустого воображения для чтения недостаточно. Надо чувствовать сердцем и созерцать из сердца. Надо пережить страсть — страстным чувством; надо переживать драму и трагедию живою волею; в нежном лирическом стихо­творении надо внять всем вздохам, встрепетать своею нежностью, взглянуть во все глуби и дали, а великая идея может потребовать не более и не менее как всего человека. Это означает, что читатель призван верно воспроизвес­ти в себе душевный и духовный акт писателя, зажить этим актом и доверчиво отдаться ему. Только при этом условии состоится желанная встреча между обоими и читателю откроется то важное и значительное, чем болел и над чем трудился писатель. Истинное чтение есть своего рода худо­жественное ясновидение, которое призвано и способно вер­но и полно воспроизвести духовные видения другого чело­века, жить в них, наслаждаться ими и обогащаться ими. Искусство чтения побеждает одиночество, разлуку, даль и эпоху. Это есть сила духа — оживлять буквы, рас­крывать перспективу образов и смысла за словами, запол­нять внутренние «пространства» души, созерцать немате­риальное, отождествляться с незнаемыми или даже умер­шими людьми и вместе с автором художественно и мыс­лительно постигать сущность богозданного мира. Читать — значит искать и находить: ибо читатель как бы отыскивает скрытый писателем духовный клад, желая найти его во всей его полноте и присвоить его себе. Это есть творческий процесс, ибо воспроизводить — значит тво­рить. Это есть борьба за духовную встречу; это есть свобод­ное единение с тем, кто впервые приобрел и закопал иско­мый клад. И тому, кто никогда этого не добивался и не переживал, всегда будет казаться, что от него требуют «невозможного». Искусство чтения надо приобретать и вырабатывать в себе. Чтение должно быть углублено; оно должно стать творческим и созерцательным. И только тогда нам всем от­кроется его духовная ценность и его душеобразующая си­ла. Тогда мы поймем, что следует читать и чего читать не стоит, ибо есть чтение, углубляющее душу человека и строящее его характер, а есть чтение разлагающее и обес­силивающее. По чтению можно узнавать и определять человека. Ибо каждый из нас есть то, что он читает; и каждый человек есть то, как он читает; и все мы становимся незаметно тем, что мы вычитываем из прочтенного, — как бы букетом соб­ранных нами в чтении цветов...

и воздуха. Боеприпасов и продовольствия становилось всё меньше. И вот наступила страшная минута. Снарядов больше нет. Запас продовольствия на одни сутки.
В тот день немецкий истребитель сбросил вымпел с ультиматумом. Командир отвинтил крышку с алюминиевого цилиндра, вытащил бумагу, свёрнутую трубкой, и прочитал: «Вы окружены со всех сторон. Пред- лагаю вам капитулировать. Условия капитуляции: весь гарнизон форта без оружия идёт на площадь возле кирхи. Ровно в шесть часов по среднеевропейскому времени на вершине кирхи должен быть выставлен белый флаг. За это я обещаю вам подарить жизнь. В противном случае – смерть. Командир немецкого десанта контр-адмирал фон Эвер- шарп». Всю ночь гарнизон форта шил флаг. Незадолго до рассвета
флаг размером по крайней мере в шесть простынь был готов. Моряки в последний раз побрились, надели чистые рубахи и один за автоматами на шее и карманами, набитыми патронами, стали выходить по трапу наверх.
Фон Эвершарп стоял на боевой рубке. Над силуэтом рыбачьего посёлка подымался узкий треугольник кирхи с чёрным прямым крестом, врезанным в пасмурное небо. Большой флаг развевался на шпиле. В утренних сумерках он был совсем тёмный, почти чёрный.
Фон Эвершарп отдал приказ, и флотилия десантных шлюпок и торпедных катеров направилась к острову. Остров вырастал, прибли- жался. Теперь уже простым глазом можно было рассмотреть кучку моряков, стоявших на площади возле кирхи. В этот миг показалось малиновое солнце. Оно повисло между небом и водой, верхним краем уйдя в длинную дымчатую тучу, а нижним касаясь зубчатого моря. Угрюмый свет озарил остров. Флаг на кирхе стал красным, как раскалённое железо. –Чёрт возьми, это красиво, – сказал фон Эвершарп, – солнце хорошо подшутило над русскими. Оно выкрасило белый флаг в красный цвет, но сейчас мы опять заставим его побледнеть. Десантные шлюпки выбросились на берег. Немцы бежали к форту. И вдруг подземный взрыв чудовищной силы потряс остров. Скалы наползали одна на другую, раскалывались Их корёжило, поднимало на поверхность из глубины, из недр острова, и с поверхности спихивало в открывшиеся провалы. –Они взрывают батареи! – крикнул фон Эвершарп. Они на- рушили условия капитуляции! (38) Мерзавцы! В эту минуту солнце медленно вошло в тучу. Красный свет, мрачно озарявший остров и море, померк. Всё вокруг стало монотонного гранитного цвета. Всё, кроме флага на кирхе. Фон Эвершарп подумал, что он сходит с ума: вопреки всем законам физики, громадный флаг на кирхе продолжал оставаться красным. На сером фоне пейзажа его цвет стал ещё интенсивней. Тогда фон Эвершарп понял всё: флаг никогда не был белым, он всегда был красным. Он не мог быть иным.
Фон Эвершарп забыл, с кем он воюет. Это не был оптический обман. Не солнце обмануло фон Эвершарпа – он обманул сам себя.
Фон Эвершарп отдал новое приказание – эскадрильи бомбар- дировщиков, штурмовиков, истребителей поднялись в воздух. Торпед- ные катера, эсминцы и десантные шлюпки со всех сторон ринулись на остров. И посреди этого бушующего ада, окопавшись под контрфорсами кирхи, тридцать советских моряков выставили свои автоматы и пулемёты на все четыре стороны света. Никто из них в этот страшный последний час не думал о жизни. Вопрос о жизни был решён. Они знали, что умрут, но, умирая, они хотели уничтожить как можно больше врагов. В этом состояла боевая задача, и они выполнили её до конца