напишите сочинение о человеке, который чем-то привлек вас, показался вам чем-нибудь интересным

1) проявить решимость
2) двуличный вид

А3 В каком предложении вместо слова АВТОРИТАРНЫЙ нужно употребить АВТОРИТЕТНЫЙ?
1)

Напрямик не пробиться:впереди непроходимое болото
1)Вторая часть бессоюзного сложного предложения указывает на причину того,о чем говорится в первой части
2)Между частями сложного предложения выражаются отношения перечисления
3)Вторая часть бессоюзного сложного предложения содержит следствие того о чем говорится в первой части
4)Между частями предложения отсутсвует тесная смысловая связь

Сформулируйте и прокомментируйте одну из проблем поставленных автором текста. Приведите примеры из жизни.Сформулируйте позицию автора.Напишите согласны или не согласны вы с точки зрения автора прочитанного текста.
— Убить!.. Застрелить!.. Сейчас застрелить мерзавца!.. Убить!.. Горло перерезать убийце!.. Убить, убить! — кричали мужские, женские голоса толпы.Огромная толпа народа вела по улице связанного человека. Человек этот, высокий, прямой, шел твердым шагом, высоко поднимая голову. На красивом, мужественном лице его было выражение презрения и злобы к окружающим его людям.Это был один из тех людей, которые в войне народа против власти воюют на стороне власти. Его схватили теперь и вели на казнь.«Что же делать! Не всегда сила на нашей стороне. Что же делать? Теперь их власть. Умереть так умереть, видно, так надо», — думал этот человек и, пожимая плечами, холодно улыбнулся на крики, которые продолжались в толпе.— Это городовой, он еще утром стрелял по нас! — кричали в толпе.Но толпа не останавливалась, и его вели дальше. Когда же пришли на ту улицу, где по мостовой лежали вчерашние неубранные еще тела убитых войсками, толпа освирепела.— Нечего оттягивать! Сейчас тут и застрелить негодяя, куда еще водить его? — кричали люди.Пленный хмурился и только выше поднимал голову. Он, казалось, ненавидел толпу еще более, чем толпа ненавидела его.— Перебить всех! Шпионов! Царей! Попов! И этих мерзавцев! Убить, убить сейчас! — взвизгивали женские голоса.Но руководители толпы решили довести его до площади и там разделаться с ним.До площади уже было недалеко, когда в минуту затишья в задних рядах толпы послышался плачущий детский голосок.— Батя! Батя! — всхлипывая, кричал шестилетний мальчик, втискиваясь в толпу, чтобы добраться до пленного. — Батя! Что они с тобой делают? Постой, постой, возьми меня, возьми!..Крики остановились в той стороне толпы, с которой шел ребенок, и толпа, расступаясь перед ним, как перед силой, пропускала ребенка все ближе и ближе к отцу.— А какой миленький! — сказала одна женщина.— Тебе кого? — сказала другая, нагибаясь к мальчику.— Батю! Пустите меня к бате! — пищал мальчик.— Тебе сколько лет, мальчик?— Что вы с батей хотите делать? — отвечал мальчик.— Иди домой, мальчик, иди к матери, — сказал мальчику один из мужчин.Пленный уже слышал голос мальчика и слышал, что говорили ему. Лицо его стало еще мрачнее.— У него нет матери! — крикнул он на слова того, кто отсылал ребенка к матери.Все ближе и ближе протискиваясь в толпе, мальчик добрался до отца и полез к нему на руки.В толпе кричали все то же: «Убить! Повесить! Застрелить мерзавца!»— Зачем ты из дома ушел? — сказал отец мальчику.— Что они с тобой хотят делать? — говорил мальчик.— Ты вот что сделай, — сказал отец.— Ну?— Знаешь Катюшу?— Соседку? Как не знать.— Так вот, пойди к ней и там побудь. А я... я приду.— Без тебя не пойду, — сказал мальчик и заплакал.— Отчего не пойдешь?— Они прибьют тебя.— Нет же, они ничего, они так.И пленный спустил с рук мальчика и подошел к тому человеку, который распоряжался в толпе.— Послушайте, — сказал он, — убивайте меня, как и где хотите, но только не при нем, — он показал на мальчика. — Развяжите меня на две минуты и держите за руку, а я скажу ему, что мы с вами гуляем, что вы мне приятель, и он уйдет. А тогда... тогда убивайте, как хотите.Руководитель согласился.Тогда пленный взял опять мальчика на руки и сказал:— Будь умник, пойди к Кате.— А ты что же?— А ты видишь, я гуляю вот с этим приятелем, мы пройдем еще немного, а ты иди, а я приду. Иди же, будь умник.Мальчик уставился на отца, нагнул головку на одну сторону, потом на другую и задумался.— Иди, милый, я приду.— Придешь?И ребенок послушался. Одна женщина вывела его из толпы.Когда ребенок скрылся, пленный сказал:— Теперь я готов, убивайте меня.И тут случилось что-то совсем непонятное, неожиданное. Какой-то один и тот же дух проснулся во всех этих за минуту жестоких, безжалостных, ненавидящих людях, и одна женщина сказала:— А знаете что. Пустить бы его.— И то, бог с ним, — сказал еще кто-то. — Отпустить.— Отпустить, отпустить! — загремела толпа.И гордый, безжалостный человек, за минуту ненавидевший толпу, зарыдал, закрыл лицо руками и, как виноватый, выбежал из толпы, и никто не остановил его.

должна вобрать в себя все лучшее, что завоевано и выстрадано всеми предшествующими духовными исканиями человечества, и обогатить эту сокровищницу. Остановитесь, видя чужое горе и чужую обиду! Заповедь «Человек человеку друг, товарищ и брат» ни в коем случае не должна оставаться механически повторяемой фразой. Выполняя эту заповедь, мы поступаем в соответствии и со своей совестью, и с непреложным нравственным законом. Но как быть с теми, кто тысячу раз слышал: «Остановись перед чужой бедой», десятки раз сам произносил эти слова, а действовал и действует вопреки им? Есть случаи, когда бесполезно стыдить и уговаривать, лучше просто заставлять. Если гражданин видит опасность, угрожающую другим людям, он обязан сделать все, что может, чтобы эта опасность была устранена. Бездействие – преступление. Если не юридическое, то моральное. Вот житейский пример. ...Мартовский гололед. Десятки метров тротуара накатаны так, что па них можно проводить соревнования по конькобежному спорту. Обойти опасный каток нельзя. Путь преграждают высокие обледенелые сугробы. К подъезду со страшным напряжением идут немолодые люди, некоторые с палочками, один – на костылях. Человек на костылях мрачно шутит: «Все удобства! Сломаю вторую ногу, мне тут же и рентген сделают, и в гипс! На месте!» «Каток» на тротуаре – перед входом в большую ведомственную поликлинику. Опасный для здоровых, он вдвойне и втройне опасен для больных. Они идут в поликлинику за помощью, а рискуют у входа сломать себе шею. Я вошел в поликлинику, к которой никакого отношения не имею, обратился в регистратуру и попытался рассказать о том, что творится перед входом. На меня накричали. Затем прозвучал риторический вопрос: – Вы что хотите, чтобы мы бросили больных и пошли лед скалывать?! Иду к главврачу и слышу то же самое: – Вы что хотите, чтобы я бросил больных и пошел лед скалывать? Затем он как дважды два четыре доказывает мне, что по закону будет нести ответственность только в том случае, если посетитель подведомственной ему поликлиники сломает ногу, руку, голову – словом, получит травму внутри поликлиники. За то, что происходит у входа в поликлинику, несет ответственность жэк. – Так позвоните в жэк, скажите им... Главный врач видит в моем появлении ущемление своей амбиции. Решительно и недружелюбно дает он мне понять – аудиенция окончена. Врач, который знает, что сейчас, сию минуту, в ста шагах от него может произойти беда, и не желает принять мер, по-моему, не врач. Это человек с дипломом врача. В тех случаях, когда действие или бездействие человека, живущего по принципу «Моя хата с краю...», создают угрозу здоровью, тем более жизни сограждан, мало убеждать – надо принуждать, недостаточно рассказывать – надо наказывать. Среди многих писем меня особенно тронули те, в которых люди пишут не о своей собственной беде, хлопочут не о себе или своих ближних (хотя в таких хлопотах нет, разумеется, ничего зазорного). Особенно волнуют письма людей, кому не дает покоя, что где-то, порой далеко, обойден вниманием, заботой человек, который не напоминает о себе. Не умеет или не хочет. И тогда находятся те, кто чужую беду воспринимают как свою. И не просто сочувствуют. Их сочувствие становится действием. Сострадание – активный помощник. Но как быть с теми, кто не видит, не слышит, не чувствует, когда больно и плохо другому? Постороннему, какими они считают всех, кроме себя, да, может быть, своей семьи, к которой, впрочем, тоже часто равнодушны. Как помочь и тем, кто страдает от равнодушия, и самим равнодушным? С самого детства воспитывать – прежде всего самого себя – так, чтобы отзываться на чужую беду и спешить на помощь тому, кто в беде. И ни в жизни, ни в педагогике, ни в искусстве не считать сочувствие размагничивающей чувствительностью, чуждой нам сентиментальностью. Сочувствие – великая человеческая способность и потребность, благо и долг.

стремясь решить их в духе нашей морали, которая должна вобрать в себя все лучшее, что завоевано и выстрадано всеми предшествующими духовными исканиями человечества, и обогатить эту сокровищницу.

Остановитесь, видя чужое горе и чужую обиду! Заповедь «Человек человеку друг, товарищ и брат» ни в коем случае не должна оставаться механически повторяемой фразой. Выполняя эту заповедь, мы поступаем в соответствии и со своей совестью, и с непреложным нравственным законом. Но как быть с теми, кто тысячу раз слышал: «Остановись перед чужой бедой», десятки раз сам произносил эти слова, а действовал и действует вопреки им? Есть случаи, когда бесполезно стыдить и уговаривать, лучше просто заставлять.

Если гражданин видит опасность, угрожающую другим людям, он обязан сделать все, что может, чтобы эта опасность была устранена. Бездействие – преступление. Если не юридическое, то моральное. Вот житейский пример.

...Мартовский гололед. Десятки метров тротуара накатаны так, что па них можно проводить соревнования по конькобежному спорту.

Обойти опасный каток нельзя. Путь преграждают высокие обледенелые сугробы. К подъезду со страшным напряжением идут немолодые люди, некоторые с палочками, один – на костылях. Человек на костылях мрачно шутит: «Все удобства! Сломаю вторую ногу, мне тут же и рентген сделают, и в гипс! На месте!»

«Каток» на тротуаре – перед входом в большую ведомственную поликлинику. Опасный для здоровых, он вдвойне и втройне опасен для больных. Они идут в поликлинику за помощью, а рискуют у входа сломать себе шею.

Я вошел в поликлинику, к которой никакого отношения не имею, обратился в регистратуру и попытался рассказать о том, что творится перед входом. На меня накричали. Затем прозвучал риторический вопрос:

– Вы что хотите, чтобы мы бросили больных и пошли лед скалывать?!

Иду к главврачу и слышу то же самое:

– Вы что хотите, чтобы я бросил больных и пошел лед скалывать?

Затем он как дважды два четыре доказывает мне, что по закону будет нести ответственность только в том случае, если посетитель подведомственной ему поликлиники сломает ногу, руку, голову – словом, получит травму внутри поликлиники. За то, что происходит у входа в поликлинику, несет ответственность жэк.

– Так позвоните в жэк, скажите им...

Главный врач видит в моем появлении ущемление своей амбиции. Решительно и недружелюбно дает он мне понять – аудиенция окончена.

Врач, который знает, что сейчас, сию минуту, в ста шагах от него может произойти беда, и не желает принять мер, по-моему, не врач. Это человек с дипломом врача.

В тех случаях, когда действие или бездействие человека, живущего по принципу «Моя хата с краю...», создают угрозу здоровью, тем более жизни сограждан, мало убеждать – надо принуждать, недостаточно рассказывать – надо наказывать.

Среди многих писем меня особенно тронули те, в которых люди пишут не о своей собственной беде, хлопочут не о себе или своих ближних (хотя в таких хлопотах нет, разумеется, ничего зазорного). Особенно волнуют письма людей, кому не дает покоя, что где-то, порой далеко, обойден вниманием, заботой человек, который не напоминает о себе. Не умеет или не хочет. И тогда находятся те, кто чужую беду воспринимают как свою. И не просто сочувствуют. Их сочувствие становится действием.

Сострадание – активный помощник.

Но как быть с теми, кто не видит, не слышит, не чувствует, когда больно и плохо другому? Постороннему, какими они считают всех, кроме себя, да, может быть, своей семьи, к которой, впрочем, тоже часто равнодушны. Как помочь и тем, кто страдает от равнодушия, и самим равнодушным?

С самого детства воспитывать – прежде всего самого себя – так, чтобы отзываться на чужую беду и спешить на помощь тому, кто в беде. И ни в жизни, ни в педагогике, ни в искусстве не считать сочувствие размагничивающей чувствительностью, чуждой нам сентиментальностью.

Сочувствие – великая человеческая способность и потребность, благо и долг.

всё? (5)И моё горячее тело уже не будет горячим?.. (б)Пусть будут страда¬ния. (7)Кто сказал, что я боюсь страдать? (8)Это дома я многого боялся. (9)Дома. (10)А теперь я всё уже узнал, всё попробовал. (11)Разве не достаточно одному столько знать? (12)Я ведь приго¬жусь для жизни. (13)Помогите мне. (14)Ведь это даже смешно — убивать человека, который ни¬чего не успел совершить. (15)Я даже десятого класса не окончил. (16)Помогите мне. (17)Я не о любви говорю. (18)Чёрт с ней, с любовью. (19)Я согласен не любить. (20)С меня хватит, если на то пошло. (21 )У меня мама есть. (22)Что будет с ней?.. (23)А вы знаете, как сладко, когда мама гла¬дит по голове? (24)Я ещё не успел от этого отвыкнуть. (25)Я ещё нигде толком не побывал. (26)Я, например, не был ещё на Валдае.. (27)Мне ведь нужно посмотреть, что это за Валдай? (28)Нужно? (29)Кто-то ведь написал: «И колокольчик — дар Валдая...» (30)А я даже таких строчек написать не смогу. (31)Помогите мне. (32)Я всё пройду. (33)До самого конца. (34)Я буду стрелять по фаши¬стам, как снайпер, буду единоборствовать с танками, буду голодать, не спать, мучиться...
(35)Кому я говорю всё это? (36)У кого прошу помощи? (37)Может быть, вот у них, у этих брёвен, которыми укреплён блиндаж? (38)Они и сами не рады, что здесь торчат. (39)Они ведь соснами шумели так недавно... (40)А когда мы уезжали на фронт, помнишь нашу теплушку? (41)Мы стояли у раскрытых дверей и пели какую-то торжественную песню. (42)И у нас были гордо подняты головы. (43)Эшелон стоял на запасных путях. (44)Где? (45)На Курском вокзале. (46)По домам нас не пустили. (47)Я только успел позвонить домой. (48)Наших никого не было. (49)Только старуха соседка Ирина Макаровна. (50)Сколько она мне крови попортила! (51)Она спросила меня, где стоит эшелон.
— (52)Жалко, — лицемерно сказала она, — не сможет мама повидаться-то с тобой.
(53)И я повесил трубку и вернулся к своим. (54)А через час появилась у вагона Ирина Макаровна и сунула мне сверток. (55)А потом, когда мы пели, она стояла в маленькой толпе случайных женщин. (56)Кто она мне? (57)Прощай, Ирина Макаровна. (58)Прости меня, раз¬ве я знал? (59)Я никогда не смогу понять это... (60)В свёртке были сухари и четвертинка подсолнечного масла. (61)И я поклялся сохранить один сухарь как реликвию... (62)Съел.
(63)А чего же я прошу? (64)А разве не сам я, когда прилётела «рама» и все полезли по щелям, стоял на виду?
— (65)Лезь скорей! — кричали мне.
(66)А я не прятался. (67)Ходил один и посмеивался вслух. (68)Если бы они знали, что у меня внутри делается! (69)Пусть никто не знает, что мне страшно. (70)Но себе-то самому я могу сказать правду? (71)Вот я и говорю. (72)Я не Петька Любимов. (73)Мой сосед по квар¬тире. (74)Когда началась война, он по вечерам выходил на кухню и говорил:
— (75)Немцы, паскуды, прут... (76)Надо всем вставать на защиту. (77)Вот у меня рука подживёт — пойду добровольцем.
— (78)Тебя и так призовут, Петенька, — говорили ему.
— (79)Так — не штука. (80)Так всякий пойдёт. (81)А когда-Родина в опасности, нужно не ждать. (82)Самому идти.
(83)И спрашивает меня:
— А ты Родину-то любишь?
— (84)Люблю, — говорил я. —(85)Этому меня ещё в первом классе научили.
(86)А однажды я встретил его в военкомате. (87)Это когда я повестки разносил. (88)Он меня не видел. (89)Разговаривал с капитаном каким-то.
— (90)Товарищ капитан, — сказал он, — вот я освобождение принёс.
— (91)Какое освобождение?
— (92)Броня. (93)Как специалист броню получил.
— (94)Ну зайдите вон туда и оформляйте,— сказал капитан.
(95)Броня так броня. (96)Вот так Петька. (97)Какой же он специалист незаменимый, когда он часовщиком на Арбате в мастерской работал! (98)И пошёл Петька оформляться. (99)Прошёл мимо меня. (ЮО)Остановился. (101)Покраснел.
— (102)Видал? — спросил меня. — (ЮЗ)Вот так-то, умирать кому охота?
(104)Наверно, он и сейчас по брони живёт.