Я уже смутно помню этого сутулого худощавого человека, всю жизнь представляющегося мне стариком. Опираясь о большой зонт, он неутомимо от зари до зари

ды

5 явление языка

6 математическое понятие

определять и что такое подчинительная связь. 1)Некоторые слова я произносил так тихо, что сам едва слышал их, но они неизменно находили отклик 2) Я уже не испытывал ужаса, но всякий раз, когда невидимый шептал мне на ухо,у меня холодел позвоночник ,а от рыдающего голоса сжималось сердце.

«В маленькой больнице на окраине большого города лежали две матери — Чернокосая и Белокосая. Они родили сыновей. Сыновья родились в один день: у Чернокосой матери — утром, у Белокосой — вечером. Обе матери были счастливы. Они мечтали о будущем своих сыновей.

– Я хочу, чтобы мой сын стал выдающимся человеком, – говорила Белокосая мать. – Музыкантом или писателем, известным всему миру. Или скульптором, создавшим произведение искусства, которое будет жить века. Или инженером, построившим космический корабль, который полетит к далекой звезде… Вот для чего хочется жить.

– А я хочу, чтобы мой сын стал добрым человеком, – сказала Чернокосая мать. – Чтобы никогда не забывал матери и родного дома. Чтобы любил Родину и ненавидел врагов.

Через неделю счастливые мужья, ставшие теперь отцами, увезли домой жен и сыновей.

Прошло тридцать лет. В ту же маленькую больницу на окраине большого города пришли две женщины – Чернокосая и Белокосая. В их косах уже серебрилась седина, лица были изрезаны морщинами, но женщины были такими же красивыми, как и тридцать лет назад. Они узнали друг друга. Их обеих положили лечиться в ту же палату, где три десятилетия назад они родили сыновей. Они рассказывали о своей жизни. У обеих было много радостей и еще больше горя. Мужья их погибли на фронте. Но почему-то, рассказывая о своей жизни, они молчали о сыновьях.

Наконец Чернокосая мать спросила:
– Кем же стал твой сын?
– Выдающимся музыкантом, – с гордостью ответила Белокосая мать. – Он сейчас дирижирует оркестром, который выступает в самом большом театре нашего города. Он пользуется огромным успехом. Неужели ты не знаешь моего сына? — и Белокосая мать назвала имя музыканта. Да, конечно, Чернокосая мать хорошо знала это имя, оно было известно многим. Недавно она читала о большом успехе этого музыканта за рубежом.

– А твой сын кем стал? – спросила Белокосая.
– Хлеборобом. Ну, чтобы тебе понятнее было – механизатором в колхозе, т. е. и трактористом, и комбайнером, и на животноводческой ферме приходится работать. С ранней весны до поздней осени, пока снег укроет землю, сын мой пашет землю и сеет хлеб, убирает урожай и снова пашет землю, сеет и снова убирает. Живем мы в селе – километров сто отсюда. У сына двое детей – мальчик трех дет и девочка недавно родилась…

– Всё-таки счастье тебя обошло, – сказала Белокосая. – Твой сын стал простым, никому не известным человеком.
Чернокосая мать ничего не ответила.

И дня не прошло, а к Чернокосой матери приехал из села сын. Месяц лежали в больнице две матери, ежедневно приезжал к Чернокосой матери сын-хлебороб из далекого села, привозил улыбку сыновнюю, и, казалось, мать только от той улыбки выздоравливает. Казалось Белокосой матери, что, когда к ее соседке приезжал сын, даже больничным стенам хотелось, чтобы мать сына-хлебороба скорее выздоровела.

К Белокосой матери так никто и не пришел. Прошел месяц. Врачи сказали Чернокосой матери: “Теперь вы совершенно здоровая женщина”. За Чернокосой матерью приехал сын. Он привез несколько больших букетов красных роз. Цветы подарил врачам и сестрам. Все в больнице улыбались.

Прощаясь с Чернокосой матерью, Белокосая попросила ее остаться с ней на несколько минут наедине. Когда из палаты все вышли, Белокосая мать со слезами на глазах спросила:

– Скажи, дорогая, как ты воспитала такого сына? Ведь мы родили их в один день. Ты счастлива, а я...– и она заплакала.

– Мы расстаемся и никогда больше не увидимся, – сказала Чернокосая, – потому что не может быть в третий раз такого чудесного совпадения. Поэтому я скажу тебе всю правду. Сын, которого я родила в тот счастливый день, умер… Умер, когда ему и года не исполнилось. А это… не кровный сын мой, но родной! Я усыновила его трехлетним мальчиком. Он, конечно, смутно помнит это… Но я для него – родная мать. Ты это видела своими глазами. Я счастлива. А ты несчастный человек, и я глубоко сочувствую тебе. Если бы ты знала, как я страдала в эти дни за тебя. Уже хотела было уйти из больницы, ведь каждый приезд моего сына приносил тебе тяжелые переживания. Выйдешь из больницы, пойди к сыну и скажи: его бездушие повернется против него. Как он относится к матери, так и его дети будут относиться к нему. Равнодушие к отцу-матери не прощается».

Иногда я пытаюсь вспомнить первые свои ощущения жизни, первые прикосновения к миру, вспомнить с надеждой, что это может мне что-то объяснить, возвратить меня в наивную пору счастливых удивлений, смутного восторга и первой любви, вернуть то, что позднее, уже зрелым человеком, никогда не испытывал так чисто и пронзительно.

С каких лет я помню себя? И где это было? На Урале, в Оренбургской степи? Когда я спрашивал об этом отца и мать, они не могли точно восстановить в памяти подробности давнего моего детства. Так или иначе, много лет спустя я понял, что пойманное и как бы остановленное сознанием мгновение самого высшего счастья — это чудотворное соприкосновение мига прошлого с настоящим, навсегда утраченного с неудовлетворённостью, детского со взрослым, подобно тому как соприкасаются золотые сны с явью.

Но, может быть, первые ощущения — лишь неясный толчок крови моих предков во мне, моих прапрадедов, голос крови, вернувшей меня на сотни лет назад, во времена какого-то переселения, когда над степями носился по ночам дикий, разбойничий ветер, мотал, исхлёстывал травы под лиловым лунным светом и скрип множества телег на пыльных дорогах перемешивался с первозданной трескотнёй кузнечиков?..

Но первое, что я помню, — это свежесть и сырость раннего утра, сочные, мокрые травы, тяжёлые от росы, высокий берег реки, где мы остановились, видимо, после ночного переезда.

Я сижу в траве, укутанный во что-то пахучее, тёплое, мягкое, наверное в овчинный тулуп, сижу среди сгрудившихся тесной кучкой моих братьев и сестёр (которых у меня никогда в ту пору не было), а рядом с нами, тоже укутанная во что-то тёмное, какая-то бабушка, кротко-тихая, уютная, домашняя. Она чуть наклонена к нам, как бы своим телом давно согревая и защищая от рассветного холода. И все мы смотрим как очарованные на чудовищно огромный, малиновый, поднявшийся из травы на том берегу шар солнца. Он такой неправдоподобно огненный, такой искрящийся в глаза брызгами лучей, что все мы в счастливом безмолвии сливаемся с его утренним теплом.

Когда же я вспоминаю этот осколочек полуяви, полусна, то испытываю непередаваемо покойное, подхватывающее меня мягкими объятиями счастье, как будто передо мной открылась вся доброта мира и все человеческие чувства соединились в моей душе в тот миг поднявшегося из травы солнца, встреченное, увиденное нами где-то в пути, в длительном переезде куда-то. Куда?

Странно вдвойне: я помню себя всё время в движении, помню освещение и запахи, вольные, степные, но чаще уютные, успокаивающие и вместе тревожащие душу, как ожидание переезда, ожидание медленного приближения к невиданной и неизведанной красоте, к обетованной земле, где всё должно быть радостью. Я словно плыл между небом и землёй с замирающим от восторга сердцем, испытывая почему-то неизбывную радость перед непонятным миром до сладостного комка в горле. «Я всех люблю, — думал я. — И все тоже любят меня. И так будет всю жизнь».

Но и никогда потом в жизни не повторялось того единения с миром, того немого восторга перед всем сущим, что испытал тогда в детстве.

говорит»

Вот текст .

(1) Подходя к своему подъезду, молодая женщина перехватила зонтик под мышку и стала искать в сумочке ключи, но они не хотели находиться. (2) Женщина остановилась, минуту поискала ещё, а потом подошла к стоящей у подъезда скамейке и поставила сумку с решительным намерением произвести её полную инвентаризацию. (3) Тем временем за всем происходившим наблюдали двое. (4) Бабулька, сидящая на противоположной скамейке, и маленькая собачка, лежащая под этой же скамейкой. (5) В это время из-под скамейки вылезла собака. (6) Она оказалась ещё меньше, чем показалась Марине вначале. (7) Это было щуплое существо размером чуть больше кошки с когда-то густой и рыжей, а теперь бурой, свалявшейся в комок шерстью и слезящимися карими глазами. (8) Женщина достала из сумки оставшийся от обеда кусок «докторской» и протянула собаке. (9) Животное недоверчиво посмотрело на Марину, но колбаса слишком хорошо пахла, чтобы от неё отказаться. (10) Бабулька вздохнула и, обращаясь не то к Марине, не то к собаке, сказала: – (11) Плохо стало без Ивана Матвеевича. (12) Он умер три месяца тому назад. (13) Родственников у Матвеевича не было, а Жулька (она указала морщинистой рукой на собачку, уже доевшую подаренную колбасу и снова сжавшуюся в комок под скамейкой) осталась на улице. (14) Он её любил очень, десять лет назад подобрал у помойки слепым щенком, как младенца из бутылочки выкормил. (15) Сколько его помню, Жуля всегда рядом с ним была, у него кроме неё никого не было, и у Жули кроме него – никого. (16) Собачка, ставшая невольным свидетелем этого разговора, осталась лежать под скамейкой, где ей и предстояло провести ещё одну ночь, которая могла стать для неё последней. (17) Жулька всю свою жизнь прожила с человеком, она не умела заботиться о своём пропитании, не умела находить лазейки в тёплые подвалы, как другие собаки, у которых никогда не было дома, и у неё не было ни единого шанса пережить эту зиму. (18) Марина спала эту ночь плохо. (19) Ей снились собаки. (20) Много, много собак: белых, рыжих, черных. (21) Они лаяли, скулили, как будто хотели что-то сказать, и в глазах каждой из них были слёзы. (22) Нет, глаза не слезились, это были настоящие слезы... (23) И почему человек считает, что только он способен по-настоящему плакать, чувствовать, переживать? (24) Вечером после посещения местного зверинца Марина пошла домой. (25) Но не своим привычным маршрутом, а через ветеринарный магазин. (26) В магазине Марина приобрела собачий шампунь, расчёску, витамины, лекарства и другую мелочь, в большом ассортименте предлагаемую для четвероногих питомцев, которых у Марины не было. (27) «Теперь будет», – подумала она про себя. – (28) Ну, не бойся, заходи, – сказала Марина и легонько подтолкнула живой комочек шерсти к входной двери. – (29) Теперь ты здесь будешь жить, мы обязательно подружимся. (30) У меня никогда раньше не было собаки, хотя я о ней всегда мечтала. (31) Я постараюсь быть тебе хорошей хозяйкой. (32) Вот колбаса, вот булочка. (33) Ешь. (34) Ты любишь сдобные булочки? (35) Я люблю. (36) А к вечеру я сварю тебе кашки. (37) Специальный корм для собак мне не понравился. (38) Но, если ты захочешь, я тебе его куплю. (39) Марина осторожно дотронулась до рыжей, скатавшейся на боках шерсти – собачка вздрогнула. – (40) Ничего, Жулька, я понимаю, – произнесла Марина и отошла от собаки, села на пол в другом конце коридора. (41) Этой ночью Марина спала чутко. (42) Нет, не беспокойно, а именно чутко, прислушиваясь к вздохам и сопению в коридоре. (43) Ночь больше не казалась гулкой и пустой, дом стал уютнее, на сердце стало теплее, и всё оттого, что рядом было живое создание, за которое теперь она несла ответственность. (44) Жуля спала, удобно расположившись на подстилке в просторной плетёной корзине. (45) Что ей снилось? (46) Может быть, Матвеевич? (47) А может, просто добрые люди, которые накормят, почешут за ушком и никогда не ударят носком сапога.