говорят "в минуты радости" а про беду или горе что можно сказать?

Лесть и трусость - самые дурные пороки громко промолвила Ася.

- Не тронь моего коня.
- Не тронь моих кукол.
Дети разошлись по разным углам.Скоро им стало скучно.

Задание : Помогите помириться детям. Составьте диалог, в котором покажите, как нужно сделать.

не жалеет, улыбается извинительно, шагает дальше по тропинке памяти и время от времени говорит очень важное для меня и для себя: – Ну ладно, тогда голодуха, тяжелое время, сироты понятно откуда брались, а теперь-то, теперь? И я как бы выплывала из Лепестиньиной жизни в свою, и ко мне будто бы подбегали шепелявая Зина Пермякова – поет «Очи черные, очи страстные», жалельщица моя Анечка Невзорова, тезка полководца Саша Суворов, Коля Урванцев, уснувший после приступа боли у меня на коленях, брат и сестра Миша и Зоя Тузиковы, которых ни за что нельзя разлучать, и Женечка Андронова, и Костя Морозов, и Леня Савич, и все-все-все. Простой Лепестиньин вопрос, который она повторяла то и дело, вызывал во мне смутную, необъяснимую тоску. Ведь я знала ответ на этот вопрос, про каждого из ребят могла сказать, по какой причине остался он один. А вот про всех сразу не могла, нет, не могла твердо и уверенно ответить, что дело обстоит так-то и так-то. Что главная суть проблемы кроется в том-то и том-то. Тогда – голод, говорила Лепестинья, тогда – трудно, тогда – война. Но теперь-то? Не голод, не война. Нетрудно, в общем, жить. И что? Дети без родителей – вот они, у меня за плечом. И я еду вызнавать подробности. Выяснять, как и чем мы должны помочь. Мы не матери и отцы, а всего только учителя. Вопрос Лепестиньин правомерен, да, правомерен. И понятно, почему Дзержинский, назначенный воевать с бандитами и врагами, занялся беспризорниками. Понятна слава Макаренко с его колонией. Понятно сиротство страшной войны, когда я еще даже не родилась, – это мне все понятно. Непонятно, почему сироты есть теперь. Катастрофы, беды, смерти – это осознать можно, без них мира нет. Но сиротство – оно непостижимо, потому что так просто: детям – всем детям! – нужны родители. Если даже их нет. – Хочу посмотреть нынешний детдом, – отвлекалась от своего рассказа Лепестинья. – Небось совсем другое дело! – И вдруг сказала: – Всю жизнь ребеночка иметь хотела, да бог не дал! А кому не надо, дает! – Толкнула меня легонько локтем. – Отдай-ка мне одного, а, девка?← Часть 2. Глава 11.Часть 2 → Замечали ли вы, что порой совершенно непонятным образом, неизвестно как и почему вы предполагаете дальнейший ход событий, и события поворачиваются именно так, как вы думали. Человек говорит слова, которые вы от него ждете. Или вы входите в дом и встречаете там обстановку, которая когда-то именно такой вам и представлялась. Отчего это? Почему? Может, и впрямь в воздухе движутся какие-то волны, передающие не только знания, но и чувства, мысли, даже намерения? И есть что-то таинственное в передвижении этих частиц, преодолевающих не только расстояние, но и время.

проблеме(в чем суть этой проблемы и какие ее проявления)

3.Формулировка авторской позиции

4.Формулировка собственной позиции(2 аргумента: 1 из жизни, другой - из худ.лит-ры, тут желательно 2 из лит-ры)

Объем 2 страницы средним почерком

Есть старинная украинская легенда. Был у матери единственный сын. Женился он на девушке изумительной, невиданной красоты. Но сердце у девушки было чёрное, недоброе. Привёл сын молодую жену в родной дом. Невзлюбила сноха свекровь, сказала мужу: «Пусть не заходит мать в хату, посели её в сенях». Поселил сын мать в сенях, запретил ей заходить в хату. Боялась мать показаться злой снохе на глаза. (Как только сноха шла через сени, мать пряталась под кровать. Но мало показалось снохе и этого. Говорит она мужу: «Чтобы и духом матери не пахло в доме. Пересели её в сарай». Переселил сын мать в сарай. Только по ночам выходила мать из тёмного сарая. Отдыхала однажды вечером молодая красавица под цветущей яблоней и увидела, как мать вышла из сарая. Рассвирепела жена, прибежала к мужу: «Если хочешь, чтобы я жила с тобой, убей мать, вынь из её груди сердце и принеси мне». Не дрогнуло сердце сыновнее, околдовала его невиданная красота жены. Говорит он матери: «Пойдёмте, мама, покупаемся в реке». Идут к реке каменистым берегом. Споткнулась мать о камень. Рассердился сын: «Что ты, мама, спотыкаешься? Почему не смотришь под ноги? Так мы до вечера будем идти к реке». Пришли, разделись, искупались. Сын убил мать, вынул из её груди сердце, положил в кленовый листок, несёт. Трепещет материнское сердце. Споткнулся сын о камень, упал, ударился коленом, упало горячее материнское сердце на острый утёс, окровавилось, встрепенулось и прошептало: «Сыночек мой родной, не больно ли ты ушиб колено? Присядь, отдохни, потри ладонью ушибленное место». 3арыдал сын, схватил горячее материнское сердце ладонями, прижал к груди, возвратился к реке, вложил сердце в растерзанную грудь, облил горькими слезами. Понял он, что никто никогда не любил его так преданно и бескорыстно, как родная мать. И столь огромной и неисчерпаемой была материнская любовь, столь глубоким и всесильным было желание материнского сердца видеть сына радостным и беззаботным, что ожило сердце, закрылась растерзанная грудь, встала мать и прижала кудрявую голову сына к груди. Не мог после этого сын возвратиться к жене-красавице, постылой стала она ему. Не вернулась домой и мать. Пошли они вдвоём степями и стали двумя курганами. И каждое утро восходящее солнце первыми своими лучами озаряет вершины курганов... Такова легенда, созданная народной мудростью. Нет любви сильнее материнской, нет нежности нежнее ласки и заботы материнской, нет тревоги тревожнее бессонных ночей и несомкнутых глаз материнских. Сыновняя благодарность... Сколько горьких дум и скорбных минут переживает материнское и отцовское сердце, чувствуя, что сын или дочь равнодушны, бессердечны, что они забыли о доб ре, сделанном для них матерью и отцом. И нет выше радости для человека, чувствующего приближение сумерек своей жизни, чем ра дость, источник которой есть признательность детей за добро и благо, созданные родителями во имя добра и блага детей. Неблагодарный сын, неблагодарная дочь - в сокровищнице народной морали это, пожалуй, самое острое, самое глубокое осуждение человеческих пороков.

происходила распродажа цветов.
Покупателей было немного: я,
мой сосед-помещик и молодой
купец, торгующий лесом. Пока
работники выносили наши
великолепные покупки и
укладывали их на телеги, мы
сидели у входа в оранжерею и
беседовали о том, о сём. В теплое
апрельское утро сидеть в саду,
слушать птиц и видеть, как
вынесенные на свободу цветы
нежатся на солнце, чрезвычайно
приятно.
Укладкой растений
распоряжался сам садовник,
Михаил Карлович, почтенный
старик, с полным бритым лицом,
в меховой жилетке, без сюртука.
Он всё время молчал, но
прислушивался к нашему
разговору и ждал, не скажем ли
мы чего-нибудь новенького. Это
был умный, очень добрый, всеми
уважаемый человек. Все почему-
то считали его немцем, хотя по
отцу он был швед, по матери
русский и ходил в православную
церковь. Он знал по-русски, по-
шведски и по-немецки, много
читал на этих языках, и нельзя
было доставить ему большего
удовольствия, как дать почитать
какую-нибудь новую книжку или
поговорить с ним, например, об
Ибсене.
Были у него слабости, но
невинные; так, он называл себя
старшим садовником, хотя
младших не было; выражение
лица у него было необыкновенно
важное и надменное; он не
допускал противоречий и любил,
чтобы его слушали серьезно и со
вниманием.
— Этот вот молодчик,
рекомендую, ужасный негодяй, —
сказал мой сосед, указывая на
работника со смуглым цыганским
лицом, который проехал мимо на
бочке с водой. — На прошлой
неделе его судили в городе за
грабеж и оправдали. Признали
его душевнобольным, а между
тем, взгляните на рожу, он
здоровёхонек. В последнее время
в России уж очень часто
оправдывают негодяев, объясняя
всё болезненным состоянием
343
и аффектами, между тем эти
оправдательные приговоры, это
очевидное послабление и
потворство, к добру не ведут.
Они деморализуют массу, чувство
справедливости притупилось у
всех, так как привыкли уже
видеть порок безнаказанным, и,
знаете ли, про наше время смело
можно сказать словами
Шекспира: «В наш злой,
развратный век и добродетель
должна просить прощенья у
порока» .
— Это верно, верно, —
согласился купец. — От того, что
оправдывают в судах, убийств и
поджогов стало гораздо больше.
Спросите-ка у мужиков.
Садовник Михаил Карлович
обернулся к нам и сказал:
— Что же касается меня,
господа, то я всегда с восторгом
встречаю оправдательные
приговоры. Я не боюсь за
нравственность и за
справедливость, когда говорят
«невиновен», а, напротив,
чувствую удовольствие. Даже
когда моя совесть говорит мне,
что, оправдав преступника,
присяжные сделали ошибку, то и
тогда я торжествую. Судите сами,
господа: если судьи и присяжные
более верят человеку, чем
уликам, вещественным
доказательствам и речам, то
разве эта вера в человека сама по
себе не выше всяких житейских
соображений?

Сформулируйте и прокомментируйте одну из проблем поставленных автором текста. Приведите примеры из жизни.Сформулируйте позицию автора.Напишите согласны или не согласны вы с точки зрения автора прочитанного текста.
— Убить!.. Застрелить!.. Сейчас застрелить мерзавца!.. Убить!.. Горло перерезать убийце!.. Убить, убить! — кричали мужские, женские голоса толпы.Огромная толпа народа вела по улице связанного человека. Человек этот, высокий, прямой, шел твердым шагом, высоко поднимая голову. На красивом, мужественном лице его было выражение презрения и злобы к окружающим его людям.Это был один из тех людей, которые в войне народа против власти воюют на стороне власти. Его схватили теперь и вели на казнь.«Что же делать! Не всегда сила на нашей стороне. Что же делать? Теперь их власть. Умереть так умереть, видно, так надо», — думал этот человек и, пожимая плечами, холодно улыбнулся на крики, которые продолжались в толпе.— Это городовой, он еще утром стрелял по нас! — кричали в толпе.Но толпа не останавливалась, и его вели дальше. Когда же пришли на ту улицу, где по мостовой лежали вчерашние неубранные еще тела убитых войсками, толпа освирепела.— Нечего оттягивать! Сейчас тут и застрелить негодяя, куда еще водить его? — кричали люди.Пленный хмурился и только выше поднимал голову. Он, казалось, ненавидел толпу еще более, чем толпа ненавидела его.— Перебить всех! Шпионов! Царей! Попов! И этих мерзавцев! Убить, убить сейчас! — взвизгивали женские голоса.Но руководители толпы решили довести его до площади и там разделаться с ним.До площади уже было недалеко, когда в минуту затишья в задних рядах толпы послышался плачущий детский голосок.— Батя! Батя! — всхлипывая, кричал шестилетний мальчик, втискиваясь в толпу, чтобы добраться до пленного. — Батя! Что они с тобой делают? Постой, постой, возьми меня, возьми!..Крики остановились в той стороне толпы, с которой шел ребенок, и толпа, расступаясь перед ним, как перед силой, пропускала ребенка все ближе и ближе к отцу.— А какой миленький! — сказала одна женщина.— Тебе кого? — сказала другая, нагибаясь к мальчику.— Батю! Пустите меня к бате! — пищал мальчик.— Тебе сколько лет, мальчик?— Что вы с батей хотите делать? — отвечал мальчик.— Иди домой, мальчик, иди к матери, — сказал мальчику один из мужчин.Пленный уже слышал голос мальчика и слышал, что говорили ему. Лицо его стало еще мрачнее.— У него нет матери! — крикнул он на слова того, кто отсылал ребенка к матери.Все ближе и ближе протискиваясь в толпе, мальчик добрался до отца и полез к нему на руки.В толпе кричали все то же: «Убить! Повесить! Застрелить мерзавца!»— Зачем ты из дома ушел? — сказал отец мальчику.— Что они с тобой хотят делать? — говорил мальчик.— Ты вот что сделай, — сказал отец.— Ну?— Знаешь Катюшу?— Соседку? Как не знать.— Так вот, пойди к ней и там побудь. А я... я приду.— Без тебя не пойду, — сказал мальчик и заплакал.— Отчего не пойдешь?— Они прибьют тебя.— Нет же, они ничего, они так.И пленный спустил с рук мальчика и подошел к тому человеку, который распоряжался в толпе.— Послушайте, — сказал он, — убивайте меня, как и где хотите, но только не при нем, — он показал на мальчика. — Развяжите меня на две минуты и держите за руку, а я скажу ему, что мы с вами гуляем, что вы мне приятель, и он уйдет. А тогда... тогда убивайте, как хотите.Руководитель согласился.Тогда пленный взял опять мальчика на руки и сказал:— Будь умник, пойди к Кате.— А ты что же?— А ты видишь, я гуляю вот с этим приятелем, мы пройдем еще немного, а ты иди, а я приду. Иди же, будь умник.Мальчик уставился на отца, нагнул головку на одну сторону, потом на другую и задумался.— Иди, милый, я приду.— Придешь?И ребенок послушался. Одна женщина вывела его из толпы.Когда ребенок скрылся, пленный сказал:— Теперь я готов, убивайте меня.И тут случилось что-то совсем непонятное, неожиданное. Какой-то один и тот же дух проснулся во всех этих за минуту жестоких, безжалостных, ненавидящих людях, и одна женщина сказала:— А знаете что. Пустить бы его.— И то, бог с ним, — сказал еще кто-то. — Отпустить.— Отпустить, отпустить! — загремела толпа.И гордый, безжалостный человек, за минуту ненавидевший толпу, зарыдал, закрыл лицо руками и, как виноватый, выбежал из толпы, и никто не остановил его.