Помогите сжать текст до 90 слов

ГЛАГОЛЫ -ОСТАНОВИТЬСЯ,ИДТИ,ПОШЁЛ,НЕ ХОДИТЬ,ШЕПЧУТСЯ,НЕ ОГЛЯДЫВАТЬСЯ,БОЯЛСЯ,СХВАТИЛ,ПАДАЮТ,СЛУШАЕТ,КРАДЁТСЯ,НЕ ПОБОЯЛСЯ,БОИТЬСЯ пожалуйста срочно надо ну люди

сжимая, каждый абзац

Война была для детей жестокой и грубой школой. Они сидели не за партами, а в мёрзлых окопах, и перед ними были не тетради, а бронебойные снаряды и пулемётные ленты. Они ещё не обладали жизненным опытом и поэтому не понимали истинной ценности простых вещей, которым не придаёшь значения в повседневной мирной жизни.
Война наполнила их душевный опыт до предела. Они могли плакать не от горя, а от ненависти, могли по-детски радоваться весеннему журавлиному клину, как никогда не радовались ни до войны, ни после войны, с нежностью хранить в душе тепло ушедшей юности. Те, кто остался в живых, вернулись с войны, сумев сохранить в себе чистый, лучезарный мир, веру и надежду, став непримиримее к несправедливости, добрее к добру.
Хотя война и стала уже историей, но память о ней должна жить, ведь главные участники истории - это Люди и Время. Не забывать Время - это значит не забывать Людей, не забывать Людей - это значит не забывать Время.

ВСЕ микро-темы должны быть сохранены!

Всё началось ещё ранней весной, в апреле, а может быть, даже в марте. Из газеты "Известия" мы узнали, что возобновил работу туристский теплоходный маршрут к "Северным островам" . Нам очень хотелось побывать на Соловках и в Кижах. Мы купили путёвки и стали ждать, когда же наступит август.
Как мы и предполагали, поездка оказалась очень интересной. Всего 16 дней, а впечатлений - будто путешествовали год!
Кемь... Самый северный пункт нашего маршрута. Полярный день был уже на изломе. Солнце садилось в 10, а в июле, говорят, там и в час ночи светло, как днём. Было сухо, жарко, совсем как в Крыму. Мы купались в Белом море, совсем как в Чёрном.
Из Кеми съездили в Беломорск посмотреть петроглифы, "бесовы следки" - наскальные рисунки доисторического человека. Пешком ходили на реку Охту,знаменитую своими порогами - 100 с лишним порогов на протяжении 70 километров. Провели ночь в лесу - в палатках, у костра. Затем вернулись на турбазу. Ходили по реке Кеми по Бонам ( так здесь говорят ). Боны - это дорога-мост из сбитых плотов, через всю реку, ширина которой в этом месте ( у города Кемь) не менее двух километров. Очень сильное впечатление, до головокружения: идёшь по плотам, они, естественно, без перил, неширокие, брёвна мокрые, скользкие, под ногами шевелятся, "дышат", а под ними вода несётся со страшной силой.
На пятый день отправились на Соловецкие острова. С ними связаны самые острые ощущения, очень разные по характеру.
Уже в пути нас застал шестибалльный шторм. А речной теплоход "Лермонтов" - единственная связь с островами - к нему не приспособлен. Нас трясло, качало, заливало водой. Плохо было...
Затем нас полоснула казематным сервисом соловецкая турбаза - она расположена в бывшем монастыре,где в недавние годы была тюрьма. Чтобы выдержать промозглую сырость и холод 59-го номера, приходилось на ночь натягивать на себя всю шерстяную наличность.
Остальное же было чудесно: монастырская крепость, мощь её стен и башен, сделанных из крупных валунов; суровая архитектура соборов и служб ( одна трапезная чего стоит! ); двухкилометровая дамба из тех же валунов, ведущая прямо по морю на соседний остров Большую Муксалму; система каналов, соединивших цепь озёр, и кругом леса, леса, леса...
Потом был Петрозаводск и поездка в Кижи. О Кижах говорить почти невозможно, их надо видеть, и не на фотографиях, а в натуре, потому что в том сильном впечатлении, которое они производят на месте, трудно разобраться, трудно понять, кто "повинен" в нём большое - то ли древнерусские зодчие, то ли щемяще скромная природа острова

Корану» – такие важные строки, что их стоило бы написать на большом листе бумаги и повесить перед глазами для постоянного напоминания:

писателем был, а слу­жил агрономом в имении графа Бобринского. Однажды на мо­лотьбе услыхал я разговор и для памяти на спичечной коробочке записал услышанные выразительные народные слова. С этого разу я стал такие слова записывать на чём-нибудь и дома вносить в осо­бую тетрадку. Занося однажды с клочка бересты в тетрадку какой-то разговор, я почувствовал желание писать не о чужих словах, а о самом себе. За этим писанием у меня прошло часа два, и с тех пор начинаю я свой день с того, чтобы записать пережитое предыду­щего дня.

Год за годом проходили, исписанная тетрадка ложилась на дру­гую исписанную тетрадку, и так собиралась моя драгоценная сло­весная кладовая. Никакие сокровища в свете не могли бы возмес­тить мне эту кладовую записанных слов и переживаний, хотя я из неё очень мало беру для своих рассказов. И не раз я очень многим рисковал, чтобы спасти свои тетрадки.

Однажды вздумал я поселиться прочно в селе Брыни, привёз туда всю свою годами собранную библиотеку и всё, какое у меня было, имущество. Случился в этом селе пожар, и я увидел его на охоте, вёрст за пять от села. Пока я прибежал, всё село было в огне, но я, думая о тетрадках, бросился бежать к своему дому в такой жаре, что помню, на ходу увидел чей-то вытащенный из дому диван и подивился, как он, деревянный, при такой жаре не загорается. Смотрю на свой каменный дом: ещё цел, но занавески горят, и лесенка на террасе дымится. Вбежал я в дом, бросился к тетрадкам, схватил их и чувствую, секунды больше оставаться нельзя, наклониться нельзя вон к тому чемодану, где лежат де­ньги и бельё, нельзя шубу вытащить из сундука. Так, с одними тетрадками, вылетел и на ходу увидел, что тот диван, на который я обратил тогда своё внимание, теперь горел, как свеча. А когда с тетрадками прискакал в безопасное место, увидел, что весь мой дом в огне.

Всё так и сгорело, и остались только тетрадки да заяц в печке, в чугунном котелке, прикрытом вьюшкой. Собирая серебряные комочки, в которые превратились наши ложки, мы обратили вни­мание на этот котелок, и уцелевший в печке заяц был нашей пер­вой радостью после такого большого несчастья. Так всё дочиста у меня сгорело, но волшебные тетрадки сохранились, и слова мои не сгорели.

Нёс я эти тетрадки, эту кладовую несгораемых слов, за собою всюду, и не раз они выручали меня из ещё большей беды, чем по­жар.