папа купил мяч и положил его в шкаф (нужно ли ставить запятую перед и?)

страна, лампа, налево, направо, молоко, снегоход, водопад, тетради, впереди, сзади, лошади, вдалеке

отрекается от романтической любви; не порочит его за это автор, а только изображает дружбу Аркадия к самому Базарову и его счастливую любовь к Кате. Базаров отрицает тесные связи между родителями и детьми; не упрекает его за это автор, а только развертывает перед нами картину родительской любви. Базаров чуждается жизни; не выставляет его автор за это злодеем, а только показывает нам жизнь во всей ее красоте. Базаров отвергает поэзию; Тургенев не делает его за это дураком, а только изображает его самого со всею роскошью и проницательностью поэзии.

Папа купил Пете пенал. .....- кисти и краски. Что писать в точках?

Тут, внутри дворца, господствовали мрак и тишина. И внутрь прокуратор, как и говорил Афранию, уйти не пожелал. Он велел постель приготовить на балконе, там же, где обедал, а утром вел допрос. Прокуратор лег на приготовленное ложе, но сон не пожелал прийти к нему. Оголенная луна висела высоко в чистом небе, и прокуратор не сводил с нее глаз в течении нескольких часов. Примерно в полночь сон наконец сжалился над игемоном. Судорожно зевнув, прокуратор расстегнул и сбросил плащ, снял опоясывающий рубаху ремень с широким стальным ножом в ножнах, положил его в кресло у ложа, снял сандалии и вытянулся. Банга тотчас поднялся к нему на постель и лег рядом, голова к голове, и прокуратор, положив собаке руку на шею, закрыл наконец глаза. Только тогда заснул и пес. Ложе было в полутьме, закрываемое от луны колонной, но от ступеней крыльца тянулась к постели лунная лента. И лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он немедленно тронулся по светящейся дороге и пошел по ней вверх прямо к луне. Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ. Они спорили о чем-то очень сложном и важном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем. Само собой разумеется, что сегодняшняя казнь оказалась чистейшим недоразумением - ведь вот же философ, выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые, шел рядом, следовательно, он был жив. И, конечно, совершенно ужасно было бы даже помыслить о том, что такого человека можно казнить. Казни не было! Не было! Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны. Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок. Вот, например, не струсил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в долине дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-великана. Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи? - Да, да, - стонал и всхлипывал во сне Пилат. Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача! - Мы теперь будем всегда вместе, - говорил ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом вставший на дороге всадника с золотым копьем. - Раз один - то, значит, тут же и другой! Помянут меня, - сейчас же помянут и тебя! Меня - подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя - сына короля-звездочета и дочери мельника, красавицы пилы. - Да, уж ты не забудь, помяни меня, сына звездочета, - просил во сне Пилат. И, заручившись во сне кивком идущего рядом с ним нищего из Эн-Сарида, жестокий прокуратор Иудеи от радости плакал и смеялся во сне. Все это хорошо, но тем ужаснее было пробуждение игемона. Банга зарычал на луну, и скользкая, как бы укатанная маслом, голубая дорога перед прокуратором провалилась. Он открыл глаза, и первое, что вспомнил, это что казнь была. Первое, что сделал прокуратор, это привычным жестом вцепился в ошейник Банги, потом больными глазами стал искать луну.

Кусок сахара сверкал на блюдце и казался большим и аппетитным. Морозов был голоден. Он быстро съел кашу и хлеб. Остались чай и сахар. Морозов взял чистый лист бумаги, завернул в него сахар и положил его в карман. После этого он выпил чай без сахара, заплатил за завтрак и вышел из столовой. Сегодня он шёл в город, в управление фронта. Значит, можно ненадолго зайти домой. Тяжело после каждого обстрела идти и думать, живы ли родные. Ещё тяжелее было видеть голодную семью и не иметь возможности помочь ей. Морозов приносил иногда кусок хлеба, мясо от обеда, но чувствовал, как это мало, и от этого очень страдал. Сегодня он радостно шёл по улицам Ленинграда. В его кармане лежал большой кусок сахара, который он отдаст жене.В доме, где жила семья Морозова, как и во всех домах Ленинграда, не было ни света, ни тепла, ни воды, а главное – нечего было есть. Когда морозов вошёл в комнату, он сразу же отдал жене кусок сахара. Она быстро схватила его. Она подумала, что теперь можно будет пить чай с сахаром целых три дня. И тут она вспомнила о матери.Её мать сидела без движения. Она совсем ослабела от голода. Жена Морозова подошла к ней и положила кусок сахара ей в руку. Мать крепко сжала сахар. Сейчас в её руках было целое богатство.Зять и дочь о чём-то говорили, рассматривая мебель. Старая женщина знала, что сейчас они сломают стулья, затопят печь, и скоро она будет пить чай с сахаром. Она сидела, держала в руках сахар и думала …Мимо её медленно прошёл зять, он с трудом нёс обломки стульев, вот бросил их на пол, и дочь стала класть их в печку. Старуха думала, что мужчинам всегда труднее переносить мучения. Она с трудом поднялась и вышла в коридор, где висела шинель Морозова.Когда лейтенант Морозов возвращался в свою часть, он с удивлением обнаружил в кармане кусок сахара, который был завёрнут в чистый лист бумаги.