У меня Был ежик сочинение
10-11 класс
|
У меня был ежик . Его звали Яша . Он хороший доброжелательный еж . У него есть острые иголочки . Животик у Яши серо-черный . Острые иголочки на спинке и черненькие глазки . Яша очень добрый и красивый ежик
Другие вопросы из категории
Лес в полном смысле звенел.Я узнавал тонкий,острый свист синиц,клацанье дроздов,тревожные переклики сорок.стройная,изящная птичка сидела на верхушке молодой ели,на её светлом,вертикальном побеге и заливалась так самозабвенно,что подпустила меня вплотную.А когда наконец,заметила меня,то перелетела на соседнюю ёлочку,опять на самую маковку.Жаль,я не знал что это птичка.
Читайте также
не понимают.Дети понимают ещё меньше,и лучше писать для детей,,,,,,Почему я стал юмористом?Насколько я себя помню,я всегда был юмористом,,,,По-моему я так родился,то есть это у меня от природы,,,,,,А вот сатириком меня сделала жизнь,,,,Сатиирики это люди,которые смягчают жизненные удары.
ЗАДАНИЯ:
1. прочитайте внимательно текст,напишите сочинение-отзыв,ориентируясь на следующие вопросы:
- какой проблеме посвящён текст?
- какова позиция автора ? какие художественные средства иллюстрируют его позицию? почему герой-рассказчик посчитал,что "тропа была безнадёжно испорчена"? почему он "об это тропе много раз пытался написать стихотворение, но так и не сумел написать"?
2. что такое сравнение? как может выражаться сравнение в литературном произведении? приведите 1-2 примера из текста, объясните их смысл.
3.какие,кроме этого,роизведения этого автора вам знакомы?(1-2 произведения).
4.какие произведения на эту же тему вы читали?(автор+название,1-2 произведения).
ТЕКСТ:
В тайге у меня была тропа чудесная. Сам я ее проложил летом, когда запасал дрова на зиму. Сушняка вокруг избы было много – конусообразные лиственницы, серые, как из папье-маше, были натыканы в болоте, будто колья. Избушка стояла на пригорке, окруженная стланиковыми кустами с зелеными хвойными кисточками – к осени набухшие орехами шишки тянули ветви к земле. Сквозь эти стланиковые заросли и проходила к болоту тропа, а болото когда-то не было болотом – на нем рос лес, а потом корни деревьев сгнили от воды, и деревья умерли – давно, давно. Живой лес отошел в сторону по подножью горы к ручью. Дорога, по которой ходили автомашины и люди, легла с другой стороны пригорка, повыше по горному склону.
Первые дни мне было жаль топтать жирные красные ландыши, ирисы, похожие на лиловых огромных бабочек и лепестками, и их узором, огромные толстые синие подснежники неприятно похрустывали под ногой. У цветов, как и у всех цветов Крайнего Севера, запаха не было; когда-то я ловил себя на автоматизме движения – сорвешь букет и поднимаешь его к ноздрям. Но потом я отучился. Утром я рассматривал, что случилось за ночь на моей тропе – вот распрямился ландыш, раздавленный моим сапогом вчера, подался в сторону, но все же ожил. А другой ландыш раздавлен уже навсегда и лежит, как рухнувший телеграфный столб с фарфоровыми изоляторами, и разорванные паутинки с него свисают, как сбитые провода.
А потом тропа вытопталась, и я перестал замечать, что поперек моего пути ложились ветви стланика, те, которые хлестали мне лицо, я обломал и перестал замечать надломы. По сторонам тропки стояли молодые лиственницы лет по ста – они при мне зеленели, при мне осыпали мелкую хвою на тропку. Тропа с каждым днем все темнела и в конце концов стала обыкновенной темно-серой горной тропой. Никто, кроме меня, по ней не ходил. Прыгали на нее синие белки, да следы египетской клинописи куропаток видал я на ней много раз, и треугольный заячий след встречался, но ведь птица и зверь не в счет.
Я по этой собственной тропе ходил почти три года. На ней хорошо писались стихи. Бывало, вернешься из поездки, соберешься на тропу и непременно какую-нибудь строфу выходишь на этой тропе. Я привык к тропе, стал бывать на ней, как в лесном рабочем кабинете. Помню, как в предзимнюю пору холодом, льдом уже схватывало грязь на тропе, и грязь будто засахаривалась, как варенье. И двумя осенями перед снегом я приходил на эту тропу – оставить глубокий след, чтобы на моих глазах затвердел он на всю зиму. И весной, когда снег стаял, я видел мои прошлогодние метки, ступал в старые следы, и стихи писались снова легко. Зимой, конечно, этот кабинет мой пустовал: мороз не дает думать, писать можно только в тепле. А летом я знал все наперечет, все было гораздо пестрей, чем зимой, на этой волшебной тропе – стланик, и лиственницы, и кусты шиповника неизменно приводили какое-нибудь стихотворение, и если не вспоминались чужие стихи подходящего настроения, то бормотались свои, которые я, вернувшись в избу, записывал.
А на третье лето по моей тропе прошел человек. Меня в то время не было дома, я не знаю, был ли это какой-нибудь странствующий геолог, или пеший горный почтальон, или охотник – человек оставил следы тяжелых сапог. С той поры на этой тропе стихи не писались. Чужой след был оставлен весной, и за все лето я не написал на этой тропе ни строчки. А к зиме меня перевели в другое место, да я и не жалел – тропа была безнадежно испорчена.
Вот об этой тропе много раз пытался я написать стихотворение, но так и не сумел написать.
маленькДеловой человек поднял голову.— Уже пятьдесят четыре года я живу на этой планете, и за все время мне мешали только три раза. В первый раз, двадцать два года тому назад, ко мне откуда-то залетел майский жук. Он поднял ужасный шум, и я тогда сделал четыре ошибки в сложении. Во второй раз, одиннадцать лет тому назад, у меня был приступ ревматизма. От сидячего образа жизни. Мне разгуливать некогда. Я человек серьезный. Третий раз… вот он! Итак, стало быть, пятьсот миллионов…— Миллионов чего?Деловой человек понял, что надо ответить, а то не будет ему покоя.— Пятьсот миллионов этих маленьких штучек, которые иногда видны в воздухе.— Это что же, мухи?— Да нет же, такие маленькие, блестящие.— Пчелы?— Да нет же. Такие маленькие, золотые, всякий лентяй как посмотрит на них, так и размечтается. А я человек серьезный. Мне мечтать некогда.— А, звезды?— Вот-вот. Звезды.— Пятьсот миллионов звезд? Что же ты с ними делаешь?— Пятьсот один миллион шестьсот двадцать две тысячи семьсот тридцать одна. Я человек серьезный, я люблю точность.— Так что же ты делаешь со всеми этими звездами?— Что делаю?— Да.— Ничего не делаю. Я ими владею.— Владеешь звездами?— Да.— Но я уже видел короля, который…— Короли ничем не владеют. Они только правят. Это совсем другое дело.— А для чего тебе владеть звездами?— Чтоб быть богатым.— А для чего быть богатым?— Чтобы покупать еще новые звезды, если их кто-нибудь откроет.«Он рассуждает почти как пьяница», — подумал Маленький принц.ого принца и делового человека( по тексту):
маленького принца и делового человека.( по тексту)
Деловой человек поднял голову.— Уже пятьдесят четыре года я живу на этой планете, и за все время мне мешали только три раза. В первый раз, двадцать два года тому назад, ко мне откуда-то залетел майский жук. Он поднял ужасный шум, и я тогда сделал четыре ошибки в сложении. Во второй раз, одиннадцать лет тому назад, у меня был приступ ревматизма. От сидячего образа жизни. Мне разгуливать некогда. Я человек серьезный. Третий раз… вот он! Итак, стало быть, пятьсот миллионов…— Миллионов чего?Деловой человек понял, что надо ответить, а то не будет ему покоя.— Пятьсот миллионов этих маленьких штучек, которые иногда видны в воздухе.— Это что же, мухи?— Да нет же, такие маленькие, блестящие.— Пчелы?— Да нет же. Такие маленькие, золотые, всякий лентяй как посмотрит на них, так и размечтается. А я человек серьезный. Мне мечтать некогда.— А, звезды?— Вот-вот. Звезды.— Пятьсот миллионов звезд? Что же ты с ними делаешь?— Пятьсот один миллион шестьсот двадцать две тысячи семьсот тридцать одна. Я человек серьезный, я люблю точность.— Так что же ты делаешь со всеми этими звездами?— Что делаю?— Да.— Ничего не делаю. Я ими владею.— Владеешь звездами?— Да.— Но я уже видел короля, который…— Короли ничем не владеют. Они только правят. Это совсем другое дело.— А для чего тебе владеть звездами?— Чтоб быть богатым.— А для чего быть богатым?— Чтобы покупать еще новые звезды, если их кто-нибудь откроет.«Он рассуждает почти как пьяница», — подумал Маленький принц.