Прошло немало лет после окончания школы, а я с теплотой и благодарностью вспоминаю школьные годы и любимого учителя – Александра Ивановича.

второй родитель. Почему это? Учитель преподносит для нас, наше будущее кем мы будем, профессором медицинских наук или дворником. Все зависит не только от нас самих но и от того как учитель преподаст урок, чем интереснее, тем больше поймет ребенок. Настоящий учитель должен уметь правильно провести урок, что бы ученику было интересно, что бы он слушал со вниманием. Учитель дает нам билет в хорошую жизнь. С самого детства мы ходим в детский сад, потом идем в школу, из школы в высшее место образования. И из этого всего самое главное, и самое длительное это школа, в детском саду мы учимся дружить, играть, общаться. В школе учимся быть грамотными, сообразительными и в этом всем нам помогает учитель. В этот период мы полагаемся на учителя. Как он нам преподаст так дальше жизнь и пойдет. Спасибо вам учителя!

мальчишки не хотели расставаться с летом и в последние тёплые деньки после школы они играли в футбол.

девочку, ни на шаг не отходила от своего мужа — молодого поэта Н. С. Гумилева, который назвал ее своей ученицей.

То были годы ее первых стихов и необыкновенных триумфов. Прошло несколько лет, и в ее поведении, в ее глазах, в ее осанке появилась очень важная черта ее личности — величавость. Не надменность, не заносчивость, а именно величавость: "царственная", важная поступь, чувство уважения к себе и осознание важности се писательской миссии.

С каждым годом Ахматова становилась все величественнее, и она не старалась, у нее выходило это само собой. Даже когда она была в очереди за керосином или в ташкентском трамвае, люди, не знавшие ее, чувствовали в ней «спокойную важность» и относились к ней с уважением, хотя держалась она со всеми просто и дружественно.

Замечательна и другая черта ее характера: она удивительно просто расставалась с вещами, она была лишена чувства собственности.

Вокруг нее никогда не было комфорта, я не помню такого периода в ее жизни, когда обстановку в ее доме можно было назвать уютной. Конечно, она знала толк в красивых вещах, и старинные подсвечники или восточные ткани то и дело появлялись у нее дома, но через несколько недель вновь исчезали.

Даже книги, за исключением самых любимых, она отдавала другим. Только Пушкин, Данте, Библия и Шекспир были ее постоянными спутниками, остальные же книги, побывав у нее, исчезали.

Друзья знали, что если подарить ей красивую шаль, то через день или два она окажется на других плечах.

Часто она расставалась с тем, что нужно было ей самой. Как-то в двадцатом году, во время жуткого петроградского голода, один друг привез ей из Англии жестяную банку сверхпитательной и сверхвитаминной «муки», произведенной фирмой «Нестле». Чайная ложка этого концентрата, разбавленного кипяченой водой, представлялась нашим голодным желудкам недосягаемо-сытным обедом. Я от души позавидовал обладательнице такого сокровища.

Было поздно, и гости, наговорившись, стали расходиться домой. Я почему-то замешкался и позже других вышел на-темную лестницу. И вдруг — забуду ли я этот жест величественной руки? — Ахматова выбежала за мной на площадку и тоном, которым обычно говорят «до свидания», протянула мне эту жестяную банку: «Это для вашей Мурочки...»

У меня в руках оказалась заветное «Нестле». Напрасно я пытался отказаться, она захлопнула за мной дверь, и сколько я ни звонил, дверь не открылась.

Таких случаев я помню немало.

обрыва, а потом поднял меня и швырнул в омут. Я не ожидал такого предательства, я кричал, захлёбывался, колотил руками, ногами и плакал, обида и злость ошпарили меня. Страх прочно отпечатал омут в моей памяти. Закрыв глаза, я могу рассматривать его даже сейчас, хотя прошло много лет. Обрыв невысок, сам омут небольшой. Река отдыхала и расслаблялась в этой размойне, берега тут чуть расступились и замерлив оцеунении, особенно другой берег, который был низким и глинистым. Как же красив был округлый омут, в котором я тонул! ...Я тонул. Я чувствовал, что отец не двинется с места. А я ничего не соображал, я ненавидел отца и бил по воде, задыхаясь, теряя голос. И тут вдруг я почувствовал, что плыву, и ощущение это было незнакомо. Я плыву, плыву! Вода не тянула меня в свою коричневую глубь, а держала, поддерживала меня снизу, как до этого широкая отцовская ладонь. Когда я вылез, отец подхватил меня, всхлипывающего, на руки, прижал и сказал: "Молодец, теперь поплывёшь". Руки его дрожали, он продолжал смеяться. Он ведь раньше меня увидел, что я плыву. Теперь я знаю, чему научил меня урок отца. Я научился быть стойким в самые трудные минуты жизни. Я никогда после этого не боялся воды, и это выручило меня в войну на Лужской переправе. Я научился чувствовать любовь к себе, которую близкие люди не всегда высказывают вслух.