Oщеки мои горели и я

Способен (к чему? на что?) верен (кому? чему?) горд ( кем? чем?) характерный ( для кого? для чего?) свойственный (кому? чему?) похожий (на кого ? что?) достоин (чего?) удостоен (чего?) известен (кому? чем?) болен (чем?) владеющий (кем? чем?) доверяющий (кому? чему?) любующийся (кем? чем?) повинующийся (кому? чему?) .... что сможете пожалуйста ))) :*

аться(образа действия,меры),приглашать(места,степени),обманывать(цели,времени,места),разъежзать(степени,времени,места)разозлится(времени,причины)

на все концы света, тучные дымы пожаров вставали на горизонте, и только далеко-далеко на востоке необыкновенно чистые, ясные, витые облака кучились в голубом небе, и не было бы ничего удивительного если бы вылетели из этих облаков белые ангелы с серебряными трубами.

"... Мама, мама! Я помню руки твои с того мгновения, как я стал сознавать себя на свете. За лето их всегда покрывал загар, он уже не отходил и зимой, - он был такой нежный, ровный, только чуть-чуть темнее на жилочках. А может быть, они были и грубее, руки твои, - ведь им столько выпало работы в жизни, - но они всегда казались мне такими нежными, и я так любил целовать их прямо в темные жилочки.

Но больше всего, на веки вечные, запомнил я, как нежно гладили они, руки твои, чуть шершавые и такие теплые и прохладные, как они гладили мои волосы, и шею, и грудь, когда я в полусознании лежал в постели. И когда бы я ни открыл глаза, ты всегда была возле меня. И ночник горел в комнате, и ты глядела на меня своими запавшими очами сама вся тихая и светлая. Я целую чистые, святые руки твои!

Нужно написать сжатое изложение..

О сенокосе из кн. «Капля росы» (Солоухин)
Последний раз участвовать в покосе мне привелось лет пять или шесть назад. Я приехал на побывку в село, а был разгар сенокоса. С вечера я и не думал идти косить, но застучали по наковаленкам молоточки, и какая-то' волна подмыла, разбудоражила, подумалось: почему бы и не сходить?
Вечернее время было упущено, а косы в нашем собственном хозяйстве не оказалось: давно некому было косить.
— Да возьми косу у Ивана Васильевича Кунина! — посоветовал мне сосед — Он теперь престарелый, сам не ходит, а коса у него, сам знаешь, первая была коса.
Еще от церковной ограды увидел я огонек цигарки возле Кунина дома. Я поздоровался с Иваном Васильевичем и сел рядом.
— Что, — сквозь кашель от махорочного дыма спросил старик, — воздухом дышишь?
— Решил вот сходить с мужиками на покос. Иван Васильевич пошел в избу. Было слышно, как
он прошел в потемках сенями и скрипнул дверью из сеней на двор. Вскоре он появился с двумя косами.
— На, вот тебе коса, смотри не сломай, поаккуратней!
— А вторая зачем, на выбор?
— Этой я сам буду косить. Разбередил ты меня, паря. Может, последний разочек-Привычным движением Иван Васильевич вскинул
косу к себе на плечо.
Косцы не удивились, когда увидели Ивана Васильевича. Его хотели поставить впереди, по старой привычке. Но он решительно отказался идти впереди и встал сзади.
Трава, как нарочно, уродилась невпрокос. Такая трава силенок требует куда как больше, чем реденькая, невзрачная травишка.
Мы поторговались немного с Иваном Васильевичем, кому идти самым задним: ему или мне — и он уговорил меня идти вперед. Некоторое время я косил увлеченно, забыв про все, но вскоре услышал, как старик шаркает косой по самым моим пяткам.
— Могу! Могу! — раздалось сзади сначала негромкое причитание. — Могу! Пошел! Коси! Живей! Не мешкай! — закричал Иван Васильевич уже громко.
Я прибавил шагу, но поняв, что не уйти, решил пропустить разошедшегося старика вперед. Он встал на мой прокос, благо прокос был не узок, и вскоре, как и меня, смял еще одного косца, который тоне пропустил его, и вот Иван Васильевич настиг третьего.
Он остановился, тяжело дыша, рот его был открыт, но глаза старика горели живо и радостно. Схватив горсть травы, старик вытер ею мокрое, налившееся кровью лицо, и травяная мелочь прилипла к морщинистой стариковской коже, и стало не понять, отчего так мокры щеки: от пота, от росы или от слез совершившейся радости.
Когда снова начали косить, Иван Васильевич опять пропустил меня вперед.
— Ты иди... Иди... Не бойся. Я теперь тихонечко, по-стариковски... Помахал и будет... Кости мои немазаны...
Я шел впереди и думал: что же такое таится в ней, в извечной работе земледельца, что и самая тяжелая она, и не самая-самая благодарная, но вот привораживает к себе человека так, что, и на ладан дыша, берет он ту самую косу, которой кашивал в молодости, и идет, и косит, да еще и плачет от радости?

й равнине.

3. за рекой, дымясь, горел огонь рыбачий.

4. бледнея, заря затихает.

5. бойцы сидели молча.

6. страшная туча надвигалась не спеша.

7. я жила припеваючи.

8. на мои вопросы отвечали не думая.

9. он болен не шутя.

10. играючи, расходится вдруг ветер верховой.

11. пуля удариа в камень и, взвизгнув, отскочила резко.

12. Татьяна любит не шутя.

писателем был, а слу­жил агрономом в имении графа Бобринского. Однажды на мо­лотьбе услыхал я разговор и для памяти на спичечной коробочке записал услышанные выразительные народные слова. С этого разу я стал такие слова записывать на чём-нибудь и дома вносить в осо­бую тетрадку. Занося однажды с клочка бересты в тетрадку какой-то разговор, я почувствовал желание писать не о чужих словах, а о самом себе. За этим писанием у меня прошло часа два, и с тех пор начинаю я свой день с того, чтобы записать пережитое предыду­щего дня.

Год за годом проходили, исписанная тетрадка ложилась на дру­гую исписанную тетрадку, и так собиралась моя драгоценная сло­весная кладовая. Никакие сокровища в свете не могли бы возмес­тить мне эту кладовую записанных слов и переживаний, хотя я из неё очень мало беру для своих рассказов. И не раз я очень многим рисковал, чтобы спасти свои тетрадки.

Однажды вздумал я поселиться прочно в селе Брыни, привёз туда всю свою годами собранную библиотеку и всё, какое у меня было, имущество. Случился в этом селе пожар, и я увидел его на охоте, вёрст за пять от села. Пока я прибежал, всё село было в огне, но я, думая о тетрадках, бросился бежать к своему дому в такой жаре, что помню, на ходу увидел чей-то вытащенный из дому диван и подивился, как он, деревянный, при такой жаре не загорается. Смотрю на свой каменный дом: ещё цел, но занавески горят, и лесенка на террасе дымится. Вбежал я в дом, бросился к тетрадкам, схватил их и чувствую, секунды больше оставаться нельзя, наклониться нельзя вон к тому чемодану, где лежат де­ньги и бельё, нельзя шубу вытащить из сундука. Так, с одними тетрадками, вылетел и на ходу увидел, что тот диван, на который я обратил тогда своё внимание, теперь горел, как свеча. А когда с тетрадками прискакал в безопасное место, увидел, что весь мой дом в огне.

Всё так и сгорело, и остались только тетрадки да заяц в печке, в чугунном котелке, прикрытом вьюшкой. Собирая серебряные комочки, в которые превратились наши ложки, мы обратили вни­мание на этот котелок, и уцелевший в печке заяц был нашей пер­вой радостью после такого большого несчастья. Так всё дочиста у меня сгорело, но волшебные тетрадки сохранились, и слова мои не сгорели.

Нёс я эти тетрадки, эту кладовую несгораемых слов, за собою всюду, и не раз они выручали меня из ещё большей беды, чем по­жар.