Однажды ,когда я была в деревне я увидела ящерку. Мне так захотелось ее

Вставте пропущенные запятые. В записанных сложных предложениях знаком
укажите границы простых предложений.

кустом ёжика.Когда ёж заметил меня,он свернулся в клубок.Когда я подошел ближе и тронул его носком своего ботинка,он смешно зафыркал своим носом.Тогда я выломал палочку ,потом снял свою кепку ,затем вкатил в нее ежа и принес его к себе домой.Когда братья увидели ежа,то они очень обрадовались .Ёжик жил у нас дома целую неделю. Мы кормили ежика молоком и хлебом.Когда мы приехали домой ,мы принесли ежа в школу,в живой уголок,чтобы он там жил.Ежик быстро привык к живому уголку и к ребятам.А они к нему. Члены редколлегии прочитали ее и решили ,что тема интересная,но заметку надо основательно отредактировать... Напиши от лица членов редколлегии рекомендации автору так ,чтобы он сам смог отредактировать свой текст.

писателем был, а слу­жил агрономом в имении графа Бобринского. Однажды на мо­лотьбе услыхал я разговор и для памяти на спичечной коробочке записал услышанные выразительные народные слова. С этого разу я стал такие слова записывать на чём-нибудь и дома вносить в осо­бую тетрадку. Занося однажды с клочка бересты в тетрадку какой-то разговор, я почувствовал желание писать не о чужих словах, а о самом себе. За этим писанием у меня прошло часа два, и с тех пор начинаю я свой день с того, чтобы записать пережитое предыду­щего дня.

Год за годом проходили, исписанная тетрадка ложилась на дру­гую исписанную тетрадку, и так собиралась моя драгоценная сло­весная кладовая. Никакие сокровища в свете не могли бы возмес­тить мне эту кладовую записанных слов и переживаний, хотя я из неё очень мало беру для своих рассказов. И не раз я очень многим рисковал, чтобы спасти свои тетрадки.

Однажды вздумал я поселиться прочно в селе Брыни, привёз туда всю свою годами собранную библиотеку и всё, какое у меня было, имущество. Случился в этом селе пожар, и я увидел его на охоте, вёрст за пять от села. Пока я прибежал, всё село было в огне, но я, думая о тетрадках, бросился бежать к своему дому в такой жаре, что помню, на ходу увидел чей-то вытащенный из дому диван и подивился, как он, деревянный, при такой жаре не загорается. Смотрю на свой каменный дом: ещё цел, но занавески горят, и лесенка на террасе дымится. Вбежал я в дом, бросился к тетрадкам, схватил их и чувствую, секунды больше оставаться нельзя, наклониться нельзя вон к тому чемодану, где лежат де­ньги и бельё, нельзя шубу вытащить из сундука. Так, с одними тетрадками, вылетел и на ходу увидел, что тот диван, на который я обратил тогда своё внимание, теперь горел, как свеча. А когда с тетрадками прискакал в безопасное место, увидел, что весь мой дом в огне.

Всё так и сгорело, и остались только тетрадки да заяц в печке, в чугунном котелке, прикрытом вьюшкой. Собирая серебряные комочки, в которые превратились наши ложки, мы обратили вни­мание на этот котелок, и уцелевший в печке заяц был нашей пер­вой радостью после такого большого несчастья. Так всё дочиста у меня сгорело, но волшебные тетрадки сохранились, и слова мои не сгорели.

Нёс я эти тетрадки, эту кладовую несгораемых слов, за собою всюду, и не раз они выручали меня из ещё большей беды, чем по­жар.

своими глазами видел, как рождается озеро. Это был житель гор Памира. Когда он был ещё мальчиком и шёл по узкой каменистой тропе над горной рекой в родную деревушку Сарез, началось сильное землетрясение. Земля задрожала, качнулась, и вниз с грохотом полетели камни. Начался обвал, небо заволокло пылью. Когда пыль рассеялась, чудом уцелевший мальчик увидел, что обвал перегородил реку, запрудил её высокой каменной стеной. Вода в реке поднялась высоко, и жителям кишлака Сарез пришлось покинуть родные места. Кишлак оказался под водой, а неожиданно появившееся озеро назвали Сарезским.

войне, а может быть, работала в цирке и ушла со своим наездником на пенсию, как Стрелка из бабушкиной деревни Шемордино? Мальчику показалось, что он слышит шорох отклеившегося уголка бумаги, на которой написано: «Продается старая лошадь». И перед его глазами возникли тусклые ржавые буквы цвета крови, засохшей на бинте. Он подумал: вдруг старая лошадь стоит на холоде без попоны и от инея из гнедой превратилась в белую, в седую. Она никому не нужна, раз продается, и ее не накормили, а у него в руке два кирпича хлеба. Правда, нет соли, но ведь хлеб можно съесть и без соли.

И вдруг мальчик побежал. Это получилось само собой. Он почувствовал, что надо спешить, что если он опоздает, со старой лошадью что-то случится. Он уже не думал, где раздобыть денег на покупку лошади, куда поместить ее, что скажут родители. Он спешил, чтобы спасти старую лошадь, которая продается, а значит, никому не нужна и находится в беде.

Он бежал вдоль заборов, заваленных снегом, мимо спящих дач с закрытыми ставнями, мимо водоразборных колонок с ледяными бородами. Плакучие березки задевали его шапку серебристыми ветвями. А синяя тень где-то отстала, потерялась. Тяжелое дыхание заглушило хруст снега.

Наконец он добежал до дома, похожего на барак. На стене висела табличка: «113». Дом казался нежилым и заброшенным, и только слабый дымок над закоптелой трубой выдавал признаки жизни. Где лошадь?! Он обежал дом вокруг. Лошади не было видно. И не было рядом никакой сараюшки, где могла бы приютиться лошадь. Мальчик взбежал по скрипучим ступенькам на крыльцо, долго стучал, пока дверь открылась и на пороге показался окутанный паром старик в засаленной телогрейке.

— Где лошадь?

Старик выкатил на мальчика глаза с водянистыми прожилками, смахнул со щеки перышко от подушки и сказал:

— Нет лошади.

— Купили? — спросил мальчик и почувствовал, что опоздал.

— Пала, — сказал старик, — еще в конце октября пала.

— Как же так… — пробормотал мальчик, — как же так… пала?

Старик с любопытством посмотрел на него. Кашлянул. Почесал пятерней грудь.

— Все там будем, — безразлично сказал он и медленно закрыл дверь.

— Пала… — прошептал мальчик, глядя на закрытую дверь, и сердце его сжалось, словно он был виновен, не успел вовремя прийти на помощь. И она пала.

Обратно он шел по бесконечно долгой Красносадской улице.

У него замерзли и нос и подбородок. И он уже не мог согреть их о хлеб, потому что хлеб остыл, погас. Но мальчик крепко прижимал к пальто холодные кирпичики и горячо дышал на них, словно отдавал долг: сперва они согревали его, теперь он согревал хлеб своим дыханием.